Когда я начал делать эти записки, во мне вдруг пробудилась Совесть. Ну, не совсем Совесть, а некие смутные намеки на нее. Я хотел было сказать «остатки Совести», но вовремя остановился. Раз остатки, значит, раньше было нечто такое, от чего остались эти остатки. Логично? А если раньше ничего не было, то не могло быть и остатков, так как остатки от ничего сами суть ничто. Значит, не остатки, а намеки. А может быть, зародыши? Итак, Совесть пробудилась и, естественно, заговорила. И ты за писанину принялся, ехидно прохихикала она. Ну-ну, пиши. Теперь все что-нибудь пишут. Даже сам Генсек за литературу принялся. Только выслушай мои дружеские советы. Прежде всего, пиши чушь, как все прочие писаки. Если напишешь что-нибудь дельное, замолчат или разругают. А чушь непременно похвалят. Не говори глупостей, возразил я. Мир битком набит умными людьми. Заметят, разберутся. Хотя ты и являешь собою образец физического совершенства, сказала Совесть, но по интеллекту ты подобен младенцу. Разве ты не знаешь, что на дворе давно коммунизм наступил?! А что такое коммунизм? Это есть организация хилых и бездарных в борьбе за свое существование и процветание. А в мире нет ничего страшнее эгоизма слабых. Он беспощаден и жесток. Напишешь талантливо и умно — раздавят. Повторяю: пиши чушь! Или хотя бы сделай вид, что пишешь чушь или считаешь написанное тобою чушью. Может быть, на первых порах не заметят, что ты сделал нечто приличное. И если уж не похвалят, то, по крайней мере, не придушат. Или придушат, но не сразу. Если сразу, то более гуманно, чем в случае, если бы заметили сразу. А во-вторых, не стремись писать правду. Извини, сказал я, но тут ты явно перегибаешь палку. Я твой интеллект уподобила младенческому, сказала Совесть. Это явное преувеличение. Ты просто старый маразматик. Пойми, болван! Правду вообще не напишешь, если будешь стремиться к ней. Правда либо не получается, как бы ты ни старался, либо получается сама собой и вопреки всему и вся, хотя ты вроде бы врешь в каждой строчке. Но лучше всего вообще брось эту затею. А куда девать мысли, сказал я. Они прут из меня. Не запишу — пропадут. Пусть, сказала Совесть. Мир переполнен мыслями. Пусть люди отдохнут от них. Пусть хотя бы поспят спокойно. Так я именно об этом и хочу написать, сказал я. Ладно, сказала Совесть, пиши. Я тебя предупредила, и моя... вернее, твоя совесть чиста. Но знай, я расстаюсь с тобою насовсем, и забудь о моем существовании. Меня больше нет.
И она исчезла. И мне стало легко.
Я есть старший научно-технический сотрудник, сокращенно — СНТС. Читается это как «Сэнэтэсэ». Слово «старший» пусть вас не смущает, ибо старший НТС отличается от младшего всего на двадцать рублей в месяц. Если он пользуется особым расположением начальства, он может отличаться на тридцать рублей и даже на пятьдесят. Но это бывает очень редко. И профком учреждения тщательно следит за тем, чтобы это случалось еще реже.
СНТС есть существо совершенно ничтожное. Вместе с младшими НТС (то есть с МНТС) они суть чернорабочие науки. В их функции входит подтирать, вырезать, вклеивать, отвозить, привозить, снова вырезать и вклеивать, печатать, перепечатывать, опять отвозить, опять привозить обратно и перепечатывать все то, что в изобилии производит мощный интеллект младших научных сотрудников с ученой степенью, старших научных сотрудников с ученой степенью и ученым званием, кандидатов и докторов наук, доцентов и профессоров, членов-корреспондентов и академиков, заведующих, заместителей директоров, директоров. А производит упомянутый интеллект ужасающее говно. И лишь ножницы, клей и терпение СНТС способны из него сотворить конфетку. Но чего это стоит?! Ничтожнее СНТС могут быть разве лишь младшие научные сотрудники без ученой степени и ученого звания (МНС), да и то лишь постольку, поскольку много о себе воображают. СНТС о себе ничего не воображают, им не до этого. Они вообще лишены воображения. И не только воображения. Они просто лишены.
Так вот, я много лет был СНТС. Но с каждым годом я, как старослужащий солдат, работал все меньше, а благодарностей получал больше — единственный путь для ничтожества терпимо устроиться в жизни. Кончилось это тем, что я вообще перестал работать, попав окончательно и бесповоротно в число лучших работников. Видя такое, начальство стало ломать голову над тем, что делать с таким образцово-показательным паразитом. И решили меня в порядке поощрения и исключения перевести в младшие научные сотрудники. Тогда-то я и сдал в качестве плановой работы за три года «рыбу», о которой упоминал выше. После этого меня разжаловали обратно в СНТС. Но я об этом ничуть не жалею. Когда я был МНС, у меня зародилось тщеславие ученого, я стал страдать бессонницей и изжогой. Как только меня разжаловали, ко мне вернулись спокойствие и сон и пропали даже намеки на изжогу. Я вообще снова начисто позабыл о том, что у меня есть какие-то материальные и духовные внутренности.
Читать дальше