Дома Соседка отдала ему ключи. Заходила твоя последняя краля, сказала она. Сказала, что уезжает куда-то надолго. В комнате было пусто. Не хватало чего-то привычного и важного. Он не стал выяснять, чего именно. Он лег на тахту и уставился в грязный потолок.
Готовсь! Твой скоро час пробьет.
И без излишней проволочки
Сорвешь, как старое тряпье,
Свои земные оболочки.
Не будешь больше есть котлет
И гнусных каш с подливой рвотной.
Не будешь охмурять Джульетт
Остротой и бородкой модной.
Не впишешь больше в труд чужой
Чужую пошлую цитату.
И не ударишься в запой,
Почтив очередную дату.
Никто тебя не обдерет
Втройне за джинсы, как бывало.
И вместе с массами вперед
Не пошагаешь к идеалу.
Отвратен этот мир. Но ты
В него уж больше не вернешься.
Из предстоящей Темноты
В мир Света ты не вознесешься.
И МНС не смог установить, во сне или наяву появился Он.
— А где остальные? — спросил МНС у Него.
— Я их всех уничтожил, — сказал Он.
— Правильно сделал. Мне они тоже порядком надоели.
— Я знал, что ты верно оценишь мое поведение. Скажи, что случилось с записками Петина?
— Он уничтожил все.
— Вот гнида! А я ведь доверял ему. Я сохранил ему жизнь, надеясь, что со временем он напишет всю правду обо мне.
— Он обманул тебя. Он вообще был малограмотный и глупый человечишка.
— Жаль! А я думал, что он прикидывается дураком, чтобы выжить.
— Если бы он прикидывался, ты бы решил, что он на самом деле дурак.
— А может быть, ты продолжишь без него? Скоро столетие со дня моего рождения. Очень кстати было бы.
— Бессмысленно. Если бы написал Петин, Они напечатали бы все, что угодно. А мои сочинения дальше КГБ не пойдут.
— Как же быть? Я хочу, чтобы мир знал правду обо мне.
— Поздно! Теперь мир уже никогда не узнает о тебе правду. Петин был твой последний шанс.
— Что же эти мерзавцы сделают со мной?
— Нетрудно предвидеть. Официально реабилитируют. Признают, конечно, что ты допускал отдельные ошибки и перегибы, но в целом был последовательным учеником Ленина, твердо проводил генеральную линию партии, имел большие заслуги в коллективизации, индустриализации и в войне. С другой стороны, критиканы будут вопить о твоих преступлениях. Но хрущевское разоблачение уже не повторится. Кстати, ходил слух, будто доклад, который зачитал Хрущев, был приготовлен Берией. Это верно?
— Не совсем. Он был приготовлен Берией, но для меня. Я собирался сделать самый сенсационный доклад в истории. Нечто вроде «О некоторых головокружениях от успехов». И коснуться в нем некоторых ошибок и перегибов на местах и даже в руководстве. Под этим предлогом я собирался убрать Молотова, Ворошилова, Кагановича и других. И Берию, конечно.. Но не успел.
— Убрали?
— Нет, это — вздор. Эти трусливые шакалы способны кусать только мертвых.
— Жаль, что все это так и останется неизвестным.
— А литература?! Можно же воссоздать в литературе!
— Нет. Те писатели, которые готовы и будут «воссоздавать», суть бездари и прохвосты. А те, которые талантливы и честны, те понимают, что это им не по силам. Тут вроде бы много надо показать, а показывать фактически нечего.
— А наука?
— Тем более нет. Среди ученых умных и талантливых людей еще меньше, чем среди писателей. Ученые мечутся между двумя крайностями — между необходимостью и случайностью твоего бытия. Наиболее бездарные из них стараются найти диалектическую середину: случайность есть форма проявления необходимости! Но эти категории давно превратились в пустышки.
— Так что же будет?
— Историческая оценка, то есть заурядная скука.
— Я ухожу. Но на прощанье ответь мне на несколько вопросов, только откровенно. Если бы ты был перед революцией и знал, к чему она приведет, был бы ты за революцию или против нее?
— За.
— Был бы ты за белых или за красных?
— За, красных.
— Был бы ты со мной или с другими?
— С тобой.
— Так в чем же дело?
— Переделка прошлого не моя забота.
— Так, значит, мы были правы?
— Нет.
— Но мы действовали в силу необходимости. У нас не было иного выхода.
— Был.
— Какой же?
— Не быть.
— Это годится для будущего, а не для прошлого. Хочу предостеречь тебя: берегись, Они раскусили тебя. Но не думай, что Они лучше меня. Я был лев, в худшем случае — волк. А Они — крысы, в лучшем случае — гниды. Прощай!
В институте никто не проявил радости по поводу его возвращения. Конечно, было не до него — готовились к похоронам Петина и переживали предстоящую смену руководства института. Но вместе с тем было и нечто, связанное с ним лично. Во взглядах сослуживцев и в том, как они здоровались и разговаривали с ним, он почувствовал скрытую угрозу. Даже Сикушка лишь кивнула ему и быстро прошмыгнула мимо. Его это удивило и обидело.
Читать дальше