Николай Дежнёв - Асцендент Картавина

— Кусочек счастья, Савелич, желательно побольше и в праздничной упаковке! — сказал, и тут же почувствовал себя последним скотом. Отвык от простых человеческих отношений, очерствел. Стремясь загладить вину, предложил. — Хотите, смотаюсь за бутылкой, — и соврал, — мне все равно надо в магазин…

Тремя этажами ниже Нелидов только пожал плечами.

— Спасибо, этого добра хватает! Заходи вечером, посидим. И вообще, если надо чего, не стесняйся…

На этой загадочной фразе наш диалог и закончился. Что старик имел в виду так и осталось неясным.

Остаток дня я прослонялся по квартире, пытался читать, но без пользы, голова была занята другим. Прибрался немного в комнате, чтобы, хоть на первый взгляд, она не выглядела лавкой старьевщика. Изольду?.. Да, ждал, но точно не «как ждет любовник молодой минуты верного свиданья», мне нужны были объяснения. Я давно не верю в случайности и в то, что произошло невероятное совпадение, поверить тоже не мог.

Надо сказать, мадам Грабович ничего подобного и не утверждала, а повела себя так, будто мы сообщники и посвящены в какую-то тайну. Переступив порог, сделала движение меня поцеловать, по крайней мере мне так показалось. Впрочем, при моей богатой фантазии, я мог все и выдумать. Но выглядела она точно по другому. Я в этом деле не великий специалист, но обтягивающие джинсики и декольте на двенадцать персон наводили на мысль, что ее слова про симпатию не были таким уж преувеличением. Утверждать, что моя гостья намеревается меня соблазнить, я бы не стал, но с точки зрения научной добросовестности, исключать такую возможность из рассмотрения было бы некорректным.

— Ну и что вы обо всем этом думаете? — поинтересовалась Изольда, как-то очень по домашнему устраиваясь в знакомом кресле.

И вопрос ее прозвучал совершенно конкретно, а не ради приличия, как этого требует начало светской беседы. Врасплох он меня не застал, перед самым ее приходом я еще раз просмотрел гороскопы и решил держать язык за зубами в том смысле, что ограничиться самыми общими, ничего не значащими словами. Положил перед ней на журнальный столик распечатки и сел напротив на диван, демонстрируя тем самым нежелание ничего комментировать.

Она взглянула на них мельком и подняла на меня глаза.

— Похоже, мы пользуемся одной и той же компьютерной программой!

— Что, — не понял я и даже потряс для освежения восприятия головой, — что вы сказали?

— Картинки эти я видела еще дома, — пояснила Изольда на голубом глазу, хотя глаза у нее были карие, а выражение холеного лица безмятежным.

Такого издевательства я не выдержал, взорвался.

— В таком случае какого черты вы ко мне обратились! Забирайте свои деньги и катитесь на все четыре стороны…

Поскольку, вскочив на ноги, я начал лихорадочно шарить по карманам, она приложила к губам палец с кроваво красным маникюром и кивком головы показала на диван. Я готов был поклясться, что ногти вчера у нее были перламутровые, в цвет помады, но поскольку клятвы с меня никто не требовал, опустился, как сдувшийся шарик, на подушки. Жалобно всхлипнув пружинами, они приняли на себя мое тело.

Изольда довольно улыбалась.

— Теперь поговорим!

Однако вместо того, чтобы объясниться, вытащила из пачки сигарету и, не дождавшись от меня огня, щелкнула зажигалкой.

— Вижу, вы обиделись, — затянулась, выпустила струйку дыма. — Зря! За работу вам заплачено, так потрудитесь отчитаться. Что с Хебниковым вы знакомы я естественно знала. От него самого. Мой муж рассказывал в его присутствии, что иногда играет с вами в карты. Фамилия редкая, да и внешность вашу он описал. Вы с Игорем Леонидовичем похожи. Он, кстати, хвастался, что отбил у вас Елену и рассказывал, смеясь, о сделанном вами предсказании. Смеясь, потому что о способностях ваших он, прямо скажем, не слишком высокого мнения. Щадя ваши чувства, я могла бы все это не говорить, но вы скоро поймете, почему я так делаю…

Следя за выражением моего лица, она замолчала. Поднялась из кресла и отошла к окну. Я не проронил ни звука, наблюдал. Уже порядком стемнело и в черноте стекла я видел отражение огонька ее сигареты. Продолжая разговор, пожала плечами.

— Сказать, что я его ненавижу?.. Слабовато будет! Первая же прочитанная мною книга Хлебникова меня изумила, каждая ее страница источала хорошо различимый яд разложения. Он талантливый человек, в этом и заключается беда. Будь я поэтом, сказала бы, что Игорь певец вседозволенности, но и это было бы не точно. Его произведения, а я за ними слежу, внедряют в сознание неиспорченных интеллектом людей мысль о праве сильного и сладости понукать беззащитным. Открыто, а чаще завуалировано, издеваясь над библейскими заповедями, он разрушает первооснову человеческих отношений. Ничто не свято, ничто не дорого! Я не слишком религиозна, но есть вещи, смеяться над которыми грешно. Ерничать, глумиться над простыми человеческими чувствами… — она обернулась, глаза ее потемнели, взгляд стал тяжелым. — Думаете, он циник? О, нет! У циника, худо-бедно, теплится понимание того, что он делает, часто назло, по недоумию или по привычке, Хлебников же хладнокровный растлитель, оправдывающий извращения и надругательство над моралью тем, что такова природа человека, и сам он в этом не виноват и никакой ответственности не несет…