Михаил Веллер - Живы будем – не помрем

Саша внимал, целиком во власти этой ясновидящей, этой колдуньи в плещущих юбках, в огромных бусах: она знала все!

Она отступила шаг, полыхнула из-под крутых бровей:

— А когда сбудется все, когда счастье придет — вспомнишь Галю? Найдешь? Отблагодаришь Галю за помощь?

— Отблагодарю, — заикаясь, сказал Саша.

Цыганка захохотала, потрепала его по щеке:

— Смотри же, не обмани! — Взмахнула юбками и исчезла.

Он еще долго оставался в обшарпанной подворотне. Нехитрое гадание легло на душу по точной мерке — потрясло. Отрывистые картины всплывали и тасовались в возбужденном мозгу, и были картины эти просечены резким и чистым солнечным светом. Надсадно и яростно пела победу боевая труба. Кулаки его сжимались, стиснутые зубы скрипели, — он не замечал этого.

…На дежурстве, ночью между вызовами, лохматый Гриша спросил, устраиваясь отдохнуть на кушетке:

— А если бы вы не нашли на Финляндском вокзале эту цыганку?

— Уговорил бы какую-нибудь актрису, — ответил Звягин.

— А если б родители не знали о его несчастной любви?

— Рассказали бы что-нибудь другое — чтоб он поразился и поверил.

— А деньги-то она с него слупила, — заметил Гриша.

— А иначе нельзя, — возразил Звягин. — Чтоб поверил.

Ритм Сашиной жизни резко переломился. Время уплотнилось и понеслось. В пять утра трещал в темноте будильник. Гремела музыка из магнитофона, Саша прыгал под ледяной душ и несся в дворницкую: скреб грязь с тротуаров, мел двор, сгребал мусор в баки (жэк принял на эту работу в течение пятнадцати минут — с ходу). В девять бежал в магазин за продуктами, глотал чай и принимался обдирать старые обои, красить потолки и двигать мебель — в квартире начался ремонт. Гудела стиральная машина, мешались в голове английские слова, — он засыпал в полночь с учебником в руках.

На второй день этой новой жизни Звягин повез его в Песочный, где добился пяти минут времени именитого профессора. (Можно было, конечно, ограничиться и кем-нибудь поскромнее, но профессор — звучит солидно, внушает доверие.)

Профессор совершал обход во главе почтительной свиты. Он бегло кивнул Звягину, скользнул взглядом по Саше, повертел на свет рентгеновские снимки. Гмыкнул, стал смотреть снимки по второму разу, лицо его выразило интерес.

— Любопытно, — бормотал он, — явное замедление… на последних снимках прогресс не прослеживается, и анализы на прежнем уровне? ах, даже так… Трудно сказать что-либо определенно, но в любом случае крайне любопытно. Ваше мнение, Петр Исаевич? — обратился он через плечо к бородатому гиганту.

Гигант посмотрел, пошевелил бородой, пробасил.

— Возможно, что-то недосмотрели там? — И добавил пару латинских фраз.

Профессор жестом указал ему вернуть Звягину ворох снимков и анализов, покивал Саше благосклонно, кинул назад в свиту.

— Толя, запишите; может пригодиться для статистики. Возможен обратный процесс.

И они проследовали дальше, шурша белыми халатами и тихо переговариваясь на ходу.

Через час в своем кабинете, сдвигая с полированного стола дареные цветы, профессор кратко выговорил Звягину:

— Ложь во благо у нас обычна. Но вообще ваша позиция меня несколько… удивляет. Воля к жизни, да, конечно… У нас здесь сотни больных — они что же, по-вашему, не хотят жить…

На что Звягин рассудительно отвечал:

— Всем помочь не в силах. Это не повод, чтоб не помочь одному. В конце концов у каждого — есть свои друзья, родные, свои возможности.

— Вы похожи на мальчика-фантазера, которому вздумалось опровергнуть таблицу умножения — неизвестно с чего.

— Если он не выживет, я наймусь к вам в санитарки, — предложил Звягин.

Профессор достал белоснежный платок, посморкался; согласился:

— Заметано. Санитарок у нас не хватает…

В доме Ивченко вспыхнула надежда. Возможно, это вспыхнула та соломинка, за которую хватается утопающий. Но искорка жизнелюбия и веры в чудо затлела в Сашиных глазах.

Звягин был не тот человек, чтобы упустить малейшую возможность раздуть из искры пламя — тем паче что эту искру он же и заронил. Сомнения его не одолевали — он гнул свое.

К Ивченко, вежливо испросив по телефону разрешения и отрекомендовавшись, пожаловал биолог, кандидат наук. Биолог был солиден, седоват, разглядывал Сашу с открытым и доброжелательным любопытством. Да, услышал о нем от своего друга, профессора-онколога. Да, наука еще не все знает, существуют удивительные исключения. Есть необъяснимые, поразительные случаи самоизлечения. Очевидно, дело в ломке стереотипа, в чрезвычайной мобилизации психики, что влечет за собой реализацию неведомых ресурсов организма, перенастройку клеткообразования. Он лично наблюдал средних лет мужчину: операция по поводу опухоли желудка закончилась ничем — разрезали, посмотрели и зашили, выписали умирать. Мужчина уехал в деревню и сгинул. Через год его разыскали открыткой — вызовом в диспансер: строго говоря, вызов был формальный, были уверены в его смерти, но — учет есть учет… Ко всеобщему изумлению, больной явился на собственных ногах и вид имел цветущий. Рентген и анализы показали полное отсутствие каких-либо болезней. На расспросы, как это стряслось, мужик пожимал плечами, счастливо хмыкал, и рассказывал, что плюнул на все, всем все простил, отказался от всех надежд, тревог и амбиций, — жил в деревне, собирал по утрам землянику, пил парное молоко и даже работал на сенокосе — чтобы не очень скучно было. Вот так-с… С тех пор минуло лет десять, мужик хозяйствует в деревне, записался колхозником, семья переехала к нему: он совершенно счастлив и здоров, ни на что не жалуется…