Александр Шаргородский - Сказка Гоцци

Хорошо известно, что коммунисты умирают стоя. Менее известно, что интеллигенты умирают сидя… Впрочем, и то и другое придумано не нами…

Зингер жил на последнем этаже старого дома на Литейном, несколькими этажами выше великого русского поэта Николая Алексеевича Некрасова, который, живи Зингер лет сто назад, был бы его соседом. Хотя, вряд ли, кто бы тогда разрешил еврею Зингеру жить и работать в Санкт-Петербурге, да еще в самом его центре, совсем недалеко от царя и царицы?

А сейчас из его окон был даже виден Невский проспект, а если выйти на балкон — то и Нева. Вот что дала советская впасть трудящимся! Особенно трудящимся евреям!.. А неблагодарный Зингер собирался почему-то уезжать от нее и от того, что она дала, далеко-далеко, где никогда не бывал ни великий Николай Алексеевич, ни еще более великий Александр Сергеевич; уезжать в те края, о которых так любовно писал Михаил Юрьевич — «Расскажи мне, ветка Палестины…»

…Лестница, ведшая к Зингеру, была узкой и крутой, и Катя запыхалась, пока поднялась к нему. Такие лестницы не для интеллигентов…

Она остановилась у дверей и перевела дух. И начала повторять слова, которые должна была сейчас произнести перед старым писателем. Это всего три слова, после которых, по их предположению, старикан должен был сдаться, жениться на Кате и вывезти ее на желанную свободу.

Но как было их выговорить?.. Любить одного и признаваться в любви другому, пусть даже и писателю, пусть даже и еврею, пусть даже и отъезжающему — работа нелегкая, адская работа. Легче вкалывать в шахте, на плантациях кофе, в копях Южной Африки. И как она скажет ему эти три слова, когда даже Саше она не могла их так долго сказать, год не решалась. И только однажды, южной ночью, в Крыму, когда они купались под низкой луной, и все было нереально и сказочно, и дул теплый ветер, и упала звезда — она их сказала, под нежный шум волны…

И она поняла, что не сумеет сейчас произнести три этих простых слова… Катя отступила от дверей и начала спускаться.

И вот тут-то двери открылись, и на пороге появился сухой, чуть сгорбленный мужчина в костюме и бабочке. И в начищенных туфлях. И это несмотря на раннее утро. Глаза Зингера улыбались.

— Уж если вы взобрались на такую высь — надо входить…

Он ввел ее в большую комнату, всю увешанную портретами какой-то женщины…

— Когда с утра к вам является такая девушка, — сказал Зингер, — это верный признак, что день будет удачным… У меня есть чай и какао. Кофе у меня нет. Что вы предпочитаете?

— Виски, — неожиданно ответила Катя.

— Представьте себе, имеем! Но без содовой. Вы пьете виски с лимонадом?

— Чистый, — сказала Катя.

Зингер налил.

— Месяц назад, — проговорил он, — я провожал друга, — он зашел ко мне с этой бутылочкой. Я считаю, что у нее очень хорошее название: Белая лошадь. Это красиво… Потому что все мы немножко лошади…

Катя кивнула и залпом выпила бокал.

— У вас не найдется сигареты? Я, когда пью — всегда курю.

— Один порок порождает другой. Я, например, когда курю, начинаю думать…

— Это порок? — спросила Катя.

— Страшнейший, — ответил Зингер, — и сигареты у меня нет. Всю жизнь и курю трубку.

— Давайте трубку, — согласилась Катя. Она очень волновалась!

Если вы когда-нибудь признавались в любви, то знаете, что это такое…

— Вы любите трубку? — Зингер чуть заметно улыбнулся. — Какое дерево вы предпочитаете?

— Яблоню, — выпалила Катя.

— Из яблонь, к сожалению, трубок не делают. Я бы вам посоветовал из вишневого корня… Я люблю ее больше всего. Держите…

Катя взяла трубку и начала лихорадочно ее разжигать.

— Секундочку, секундочку, давайте сначала положим в нее табак. У меня, правда, крепкий, «капитанский», скорее для датского шкипера, но что делать. — Он любовно набил ей трубку.

— Вот теперь разжигайте.

Катя затянулась, выпустила дым прямо в лицо Зингера и, как бы скрываясь за этой дымовой завесой, выпалила:

— Я вас люблю!

И закашлялась. И долго-долго кашляла. Зингер смотрел на нее, как смотрят на мальчишку-проказника.

Катя перестала кашлять.

— Вы слышали, что я вам сказала?

— Слышал, — ответил Зингер.

— Почему же вы молчите?

— Дорогая моя, — сказал он, — вы хорошо посмотрели, кому вы это говорите?

— Да, да! Я люблю вас и хочу с вами…

— Куда? — перебил он. — Куда, девочка моя?

— В Израиль, — сказала она.

Зингер подошел к Кате и нежно провел по ее волосам.

— Волосы ее, как стадо коз, сходящих с горы Галаадской…