Александр Шаргородский - Сказка Гоцци

Крошечный Израиль, который люди с плохим зрением и антисемиты с хорошим не могли найти на карте, всколыхнул непобедимый Советский Союз. Евреев запугивали. Израильские женщины, — писали газеты, — обязаны служить в армии и отдаваться по первому требованию командира. Все члены Кнессета имеют право первой брачной ночи на всех вновь прибывающих. Прибывающих профессоров прямо в аэропорту, под предлогом религиозного обрезания, кастрируют и направляют евнухами в спецдома на Мертвом море и т. д. Но самым страшным было то, что в Израиле был разгул антисемитизма — еврей не мог стать раввином, его заставляли есть свинину, ввели черту оседлости, а в Тель-Авиве прошел кишиневский погром. Так писали газеты. И совсем иное было в письмах, которые приходили «оттуда». Они-то и сманивали.

Возможность говорить что хочешь, когда хочешь и кому хочешь — вот что манило, даже патриотов, — даже старых большевиков. Потому что — что такое вся эта марксистско-ленинская философия и все это светлое будущее по сравнению с простой возможностью крикнуть «долой!». А евреи, куда б они не приезжали, еще не распаковав чемоданы, еще не зная толком «куда», еще не узнав языка — кричали «Долой!» Потому что — что такое еврей, которому запрещено говорить? Что такое немой еврей? То же самое, что говорящая корова…

Они покидали страну, где сделали революцию и висели на ее виселицах, где сочиняли анекдоты и сидели за них, где строили и изобретали, где писали самые смешные книги и самые веселые песни. И было время, когда казалось, что все любили их и что наступила эра всеобщего братства и над всей страной звучит «Девятая симфония» и обнимаются миллионы. Но сколько длятся объятия? Они любили эту землю, но никто не хочет безответной любви, даже евреи. И они поехали в поисках новой. А кто не ехал — говорил об отъезде. Научные конференции, кинофестивали, драки, операции на сердце, разводы и свадьбы, философские дискуссии, половые акты, партийные и профсоюзные собрания — все заканчивалось одним, почти гамлетовским вопросом «Ехать или не ехать?»

И срывались конференции, и превращались свадьбы в разводы, а разводы в свадьбы, операции на сердце — в драки, и драки — в операции на сердце, и половые акты — в партсобрания, и партсобрания — в половые акты. И кто мог — уезжал. А могли — не все.

Впервые за всю историю советской власти в стране появилось неравноправие — покидать пределы разрешалось только евреям. Тем самым марксизм-ленинизм неожиданно согласился с Торой и признал евреев избранным народом. Все другие народы, приученные за долгие году к полному равноправию, тоже хотели уехать — не в Израиль, так в Штаты, так на Мадагаскар, так в Гренландию — куда глаза глядят. Но ни русских, ни узбеков, ни латышей, ни представителей всех других ста пятидесяти наций никуда не выпускали и не продавали. Ни за колосистую пшеницу, ни за трубы, ни за автозавод — не могла же монолитная и сплоченная партия остаться одна! Кем бы она тогда руководила и кого б вела к коммунизму?

Одним словом, хочешь-не хочешь, если вы хотели уехать, надо было становиться евреем или его ближайшим родственником. Неожиданно начали объявлять себя евреями магометане и почитатели Будды, отдельные личности и целые коллективы, антисемиты и юдофобы. Наконец-то восторжествовал ленинский принцип дружбы народов — все хотели дружить, и все — с евреями! Небывало возросло количество смешанных браков. Евреям повезло — в этот момент могли жениться или выйти замуж косые и шепелявые, подслеповатые и кривые, сопливые и прыщавые. Потому что еврей стал не столько предметом любви и обожания, сколько средством передвижения.

Дряхлые старики с проворством женились на румяных красавицах. Им стоило только подмигнуть своим единственным глазом, который уже не мигал более 50-ти лет, и те страстно бросались им в объятия.

Стройные блондины игриво останавливали на улицах сгорбленных старух, становились на колени и предлагали руку и сердце.

Итак, чтобы смыться, надо было любить еврея. Это было ново, непривычно, но люди старались. И в благодарность за это тысячи благородных евреев вывозили тысячи не менее благородных представителей других национальностей. Люди торопясь покидали самый передовой в мире строй, который они зачем-то построили, ради самого отсталого, который они когда-то почему-то разрушили. И, согласно Марксу, они смеясь расставались со своим прошлым. А некоторые, так даже и плача…