Александр Шаргородский - Сказка Гоцци

— Адик, ты? — весело сказал Саша в трубку.

Трубка начала извергать какие-то странные звуки, будто это была проснувшаяся Этна. Казалось, оттуда изливалась лава.

— Твой Абрам в Палестине, — клокотало из кратера, — вместе со своей Саррой. И тебе туда пора!..

Извержение кончилось. Вулкан погас.

— Опоздали, — только и сказал Саша.

Второй раз они уже звонили более осторожно — кто любит будить вулканы?

— Простите, — начал Саша, — Рабиновичи еще не уехали?

— Куда и зачем? — строго прокартавила трубка.

— Куда все, — просто ответил Саша.

— Там все будем, — захихикали в трубочке, — туда не торопимся…

— Да нет, в Израиль, — уточнил Саша.

В трубке долго-долго ржали.

— Пгости, стагина, мы — гусские, мы годину не покидаем…

Умри Петровские секунду назад, они б никогда так и не узнали, что Фира и Фима Рабиновичи — чистокровные русские. Но почему тогда эти «славяне» с густо вьющимися волосами, черными печальными глазами и раскатистым «Р» так жадно ели мацу, ловили каждое слово с берегов Иордана, и почему через неделю, ничего не сказав, они укатили на эти самые берега?..

Случай с Рабиновичами мог поставить под сомнение любую национальную принадлежность. И, чтобы избежать дальнейших возможных ошибок, они набрали телефон Люсика и Мэри Шалтупер. Трижды они отдыхали с ними на черноморском побережье Кавказа и трижды Шалтуперов обзывали «евреями». И те не возражали. Следовательно, в этот раз, ошибки быть не могло.

Но чтобы не было уж вообще никакого сомнения, Саша взял быка за рога.

— Попросите, пожалуйста к телефону еврейскую морду, — довольно мягко попросил он.

— Еврей на проводе, — после некоторого замешательства довольно весело ответила трубка. — С кем имею честь?

— Э-это Саша.

— Национальность! — потребовала трубка.

— Р-русский, — растерялся Саша.

— А мне надо армян! Позовите армян!

— Здесь такие не проживают.

— Тогда ауфвидерзейн, — пропели в трубке, и еще один шанс растаял, как ялик в тумане…

Главное в изобретении телефона и радио то, что его всегда можно отключить…

Кто многого ждет от телефона — мало получает. И поняв полную бесперспективность звонков, Петровские, забросив изобретение гениального Белла, пошли с визитами… Ах, эти визиты, эти нежданные гости, которые хуже татар и не лучше евреев… Короче, как вы уже догадываетесь, и визиты ни к чему не привели. Из четырех оставшихся иудеев, из четырех надежд и чудес света, не ехало двенадцать! Во-первых, у «надежд» были дети, во-вторых, бабушки с дедушками и, в-третьих, если у всех нормальных народов примерно «сколько голов — столько умов», то у избранного народа умов несколько больше. Может, поэтому он и избранный..

Из всех вышеперечисленных причин вполне ясно, почему из 4-х не ехало 12!

Что вы хотите, если уж горе от ума, то от «умов» — сплошной кадохес!

Рантеры не ехали, поскольку кончали диссертации по особо важным вопросам: Люба — по истории КПСС, а Миша — по истории ВКП(б). Мише впервые в мировой историографии удалось установить, когда же отпала буквочка «б» и когда «б» стали коммунистами. И, естественно, ехать с такими темами на Святую землю они не решались…

Юлика Кушнера, наконец, включили в туристическую группу, отправляющуюся в Болгарию, куда он пробивался пять лет. Он не отдыхал уже три года, был счастлив добраться до «Золотых песков» и об отъезде не думал. И вообще, он считал, что переплыть из Варны в Турцию, через все Черное море, сквозь штормы и бури, гораздо легче, быстрее и безопаснее, чем пройти советскую таможню, уезжая официальным путем…

— Если я захочу, вы за меня не беспокойтесь, — говорил он.

Возможно, Юлик был и прав. К тому же, он отлично плавал…

Файнберг думал ехать. Он решил. Он уже заказал вызов. И он ждал.

И вот, когда этот вызов был уже в пути, где-нибудь над Сахарой или Тунисом, где-нибудь над тем же Черным морем, по которому должен был плыть Кушнер, только в другом направлении, а может, пятый месяц изучался в КГБ, — у Файнберга вдруг пошли пьесы!

Файнберг писал их двенадцать лет, днем и ночью, и в обед, и за ужином! И ни черта не шло. Мешала цензура, и управление культуры, и немножечко партия, и немножечко советская власть. Короче, мешало все, кроме, может, электрификации…

И вот, когда он решил улепетывать от всего этого, шесть театров поставили его комедии. Отвратительно — но поставили! Конечно, это была шутка дьявола, но она удалась. Он не мог променять бурные аплодисменты, пусть и провинциального зала, на бухгалтерский геморрой, пусть и в Иерусалиме! А кем же по-вашему, мог еще стать большой драматург Файнберг в маленьком Израиле?..