Эльмира Нетесова - Колымское эхо

— Но кто-то должен хоронить погибших...

— Только не я! Хреновая эта доля...

— А здесь кто похоронен? — указал на мо­гилу Бондарев.

— Девица, на второй день ее не стало. Го­ворили, змея укусила ее. Я не видел,— прошел мимо, поклонившись могиле в пояс.

— А тут, вот в этом углу, все особые лежат. Всплошную единые политические. Мы в том не разбирались. Грамотешки и умишка было мало­вато. Они супротив самого Сталина попёрли. Вот и приволокли на Колыму всяких кулаков, де­зертиров, старост, полицаев. Лупили без жали. А потом за руки, за ноги и сюда. Иные, в земле стонали, но подходить к могилам запрещалось. А бывало, послушаешь их голоса, волосы ды­бом встают. Как они стонали и кричали бедные, сердце на части рвалось. Их тоже без гробов хоронили. Иных совсем голых, всех в крови,

прямо в наручниках. Мы на такое смотреть не могли. А закапывать нам велели. Попробуй, ослушайся, самого рядом уложат и согласия не спросят.

— После смерти Сталина уже перестали к вам зэков привозить? — спросил Игорь.

— Подкидывали. Уже меньше. Но случалось. Але ж и вывозить начали. Поначалу детей, по­том фронтовиков целыми машинами. Вот где праздник был. Целые бараки опорожнялись. Ну и наши спецчасть с начальством поутихли, хвосты поджали, уже не мордовали зэков как раньше, не колотили. Чуяли, что самих скоро вышвырнут. А может и на шконки рядом с нами посадят. Вот бы им облом устроили за все сра­зу. Показали б почем фунт лиха. Сразу вспом­нили, как над нами изгалялись.

— Меня однажды отвалтузили за полотен­це, им показалось, что я его плохо постирал.

И по морде колотили, свернув жгутом. Я на ногах еле удержался. А они хохотали во все горло. Мол, будешь знать, как стирать, старый мухомор. Попробовали бы сами его отодрать, выродки корявые! У меня в тот день кровь не только с носа, из ушей текла. В голове, ровно в котле гудело. Ну, да что делать? Молчал, им попробуй слово поперек вякни. Насмерть забь­ют ироды. И не докажешь, что в смерти моей они виноватые.

— А вот тут, гляди сюда, Зинка с Томкой по­хоронены. Их посиловать хотели. Но не подда­лись девки. Защитили себя. Их попросту застрелили. Так и ушли невинными. Но дрались хлеще мужиков. Вот так бы все бабы себя за­щищали, ни к единой не лезли б, побоялись.

— Здесь снова политические. Все мужики. Они, бедолаги, хуже всех в земь ушли. Ни то без гробов и одежи, даже без шкуры. Все сорва­ли с них. Смотреть было жутко. А их и пригнали особо. Плетями подгоняли за машиной, чтоб бе­жали шустрее. Они ж на каждом шагу Сталина ругали. Палачом называли, людоедом. Им со­ветовали помолчать. Но уже не могли. Знали, что их убьют. Потому не было им смысла поми­рать тихо. Все, зло на него выплеснули. Вот и порвали их в куски. Страшною была их смерть, чудовищной. Все кто видел, в ужас пришли. Зверье у нас добрее. Сначала убивают, потом жрут. Здесь все иначе. Мы таких палачей и не видели. Если к ним применить эту пытку, сами они ее не выдержат ни за что.

Старик ел картошку с рыбой, хлебом, сев пря­мо у могильной плиты. У Бондарева кусок попе­рек горла встал.

Какой перекус, если перед глазами стояли растерзанные, убитые люди. Они пытались выр­ваться из могил, раздирали землю. Но по их рукам и головам шли тяжелые бульдозеры. Они уминали, равняли землю на погосте, не слыша криков, не видя слез.

Земля казалась насквозь пропитанной кро­вью, а потому здесь много лет не росли цветы. Сюда не светило солнце, не залетали птицы, и только черный туман скрывал могилы от глаз.

— Говорят, тут ночами белые привидения хо­дят. Сам не видел. Люди говорили, что эти при­зраки кого-то ищут, живого на земле. Все всмат­риваются, вслушиваются, кому-то грозят, руга­ют, кого-то зовут. От их голосов шкура дыбом становится и хочется бежать, куда глаза глядят.

— Не поверишь, одна из наших охранниц в дурдом угодила.

— Чего это так? — удивился Игорь.

— Шла на работу через погост. А уже темно. Кто-то за плечо схватил ее и не пускает. Она оглянулась, а это покойник из бывших зэков. Баба упала без сознания. Только утром до ра­боты доползла. Больше по погосту не ходит, боится и другим не советует. А раньше ничего не боялась, ни во что не верила. Зато теперь в сумерках и форточку не открывает. Собствен­ной тени пугаться стала. Вот и охранница! Ре­шила место работы поменять, говорит, что не­рвы не выдерживают. А мы живем и терпим. Живых уродов и призраков. Нам не то за плечо, по голове долбят, мы выживаем и снова идем на работу. Наверно, потому как покойники не трогают, что мы им надоели еще при жизни.