Эльмира Нетесова - Колымское эхо

— Ну да, за мать его благодарить должна,— вскипела Варя.

— Она по оговору попала. А вот старост и полицаев правильно наказывал. Никого из них не щадил. И о фронтовиках заботился, о детях. Если бы такой плохой был, чего ж все ревели, когда он умер? В Москву на его похороны вся страна ехала. Последние копейки на эту дорогу отдавали. Думали, конец света наступил, коли Сталина не стало. Даже здесь, на Колыме, на простыни написали: «Да здравствует Сталин!». В землянках углем на стенах писали. А ведь это те, кто отбыли на Колыме немалые сроки, мо­жет навсегда здесь остались, но с его именем.

— Дураки! Что еще скажешь,— пожала пле­чами Варя.

— Они с его именем в бой шли и погибали. Победу одержали. Найдите мне еще одного, чтоб люди головы за него ложили. Не сыщете. А вот за Сталина дорогу проложили, целую трассу. И она до сих пор людям служит, единственной дорогой на Север, в каждый поселок и до сих пор за это спасибо говорят.

— Мне эта дорога, не будь мамкиной моги­лы, сто лет не понадобилась бы!

— На Севере много людей живет, ты не един­ственная. Сталин так и остался частью нашей жизни и истории. Все остальные — временщи­ки. Никто добром не помнится. А с ним немца победили, страну из руин и голода подняли.

— Не агитируйте меня за Колыму. Я ею сыта по горло и ничего доброго о ней не скажу. Всю жизнь мне изувечила и не только мне. Хватит нам злить. У вас своя судьба. А у меня в ней все отнято. Мне б не восторгаться, проклинать ее за все. Может, она создана для сильных, или очень подлых людей, короче, для воров. Я ува­жаю нормальных, с кем не страшно жить рядом и нараспашку открыть душу, не прячась в своем доме под одеялом от стукачей и фискалов.

— Варя, от этих ты и сегодня не денешься никуда. Поменялась выставка, а суть осталась прежней.

— Почему же ты ушел из органов, если так? Почему тебя выгнали? — изумился Иванов не­поддельно.

— Слишком высокое место занимал. По­слушным был. И теперь не могу согласиться с вашими убеждениями. Вот ты возьми хотя бы Султана. Прекрасный сторож, но зверь он и есть зверь. Волк, одним словом. И случись что, он перед стаей свою голову за твою подставит. Сколько ни корми его, придет время, все равно сбежит к своим. Иного быть не может. Хотя я не говорю, что он плохой. У него свой инстинкт, его не переделать. Так и у других. Каждый живет своим умом.

— Ну, а как же твой Аслан? Почему этот пе­ределался?

— У него дети появились, две дочки. Он не хотел, чтоб стали воровками. Понимал, что их ждет. Он себя мог не жалеть. А детей убережет от своей доли. Он рос сиротой. Колыма родите­лей отняла. У его дочек и отец, и мать имеются. Эти если и будут знать о Колыме, так только с его рассказов. Их сердца не коснется холод. И эти сюда не приедут. Их сердца не обмороже­ны, судьбы в порядке и в жизни никогда не на­ступит полярная ночь. Их есть кому уберечь и удержать...

Игорь пошел на кухню, захотелось человеку пить. А тут, как снег на голову, внезапный стук в дверь, мужик присел от неожиданности. Пока­зываться перед кем-то в нижнем белье, конеч­но, не хотелось, и Бондарев прикрылся зана­веской от дверей, перебегать с кухни в комнату было уже поздно. В дом вошла старуха и вместо приветствия спросила:

— А то ли верно брешут, что ты враз двоих мужиков зацепила. Во, боевая! Тут хоть бы по­ловинку урвать и то радость! А ну, показывай обоих! Что за залетные у тебя пригрелись? Ка­ким ветром их надуло? Не то я одна тужу в своей избе. Тут же, сразу двое! Да говорят все ненашенские, столичные!—уперлась взгля­дом в Иванова.

— Баба, этот много моложе тебя. Ему даже шесть десятков не исполнилось.

— Во глумная! Мужика не этим меряют, иль забыла? Пусть покажет на что гожий, тогда и я скажу, сколько ему лет,— рассмеялась бабка и, заглянув в рот Евменычу, скривилась:

— Мать родная, ни одного своего зуба, все вставные! Даже спит в очках. Это для чего? Ни­чего родного нет. Вот это мужик. А морда тол­стая. Видно, жрет много,— оглянулась на Варю и увидела за ее спиной Бондарева.

— А этот шкелет на что по хате голиком хо­дит. Глянь, грудь как у моего петуха, только без перьев. А снизу все цело? Ну да ладно, теперь разглядим, выходи наружу, выбирать будем!

— Говорю, не ломайся, не то сама достану. Я тут таких видела, тебе и во сне не снилось. Вылазь с занавесок. В гольном виде даже удоб­нее смотреть, всего ощупаем и осмотрим.

— Нельзя? А почему? Ты при исполнении служебных обязанностей? А кто про это знает? Мы ж служебное не тронем, только твое, родное. Ну, покажись! — выволокла Бондарева из кухни. Тот, сверкнув тощими ягодицами, хотел нырнуть под одеяло. Но бабка зажала его меж колен: