Эльмира Нетесова - Колымское эхо

— Жизнь — штука сложная. Иной о выгоде думает, а теряет шкуру. Такое часто случалось,— вспомнил Игорь Павлович тихо:

— Вот на сто четвертом километре зона сто­яла. Там и теперь зэки вкалывают Вот и попал туда мужик. С виду такой интеллигентный, даже не матерился. Врачом работал. Но не в поли­клинике, где-то на заводе. Терапевтом был. Ну, таких по городу полно имелось. Зато сам клеп­томан. Хоть по мелочи, но все воровал у своих же. Долго это ему с рук сходило. Люди стыди­лись его спрашивать. Все же не забулдыга, нор­мальный мужик. А тут его в гости пригласили на Новый год к большим людям. Да и не куда- нибудь в закусочную, а в дом. Ну, не знали о его слабине. Он, как попал в тот дворец, так глаза и разбежались. Раньше он только по мелочи тыздил. А тут какая уж мелочь. Золотыми безде­лушками дом завален. Ну, гости уже за стол сели, все пьют, едят, а этот придурок всюду шнырит. Спер часы, не обратил внимания, что с гравировкой, именной перстень уволок, коро­че, поохотился неплохо и решил пока не поздно домой смыться. А у него швейцар на выходе попросил закурить. Он, забывшись, достал пор­тсигар из украденных. Ну, швейцар враз узнал и за руку тяп, как в тиски схватил. А клептоман с ножом не расставался. Раз, и вскрыл тому вену. Ну, шухер поднялся. Терапевта осудили вскоре. И на Колыму. Так он у начальника зоны дорогую ручку спер, подарок к празднику. Тот озверел. А мужик, настоящий трехстворчатый шкаф с антресолями. Загнал он его в угол и вломил так, что в том углу срочно ремонт де­лать пришлось. Ну, чего хотите? Даже перено­сицу сломал, все зубы вышиб, сотрясение моз­га устроил. И что думаете, проучил? Как бы ни так. Он еще борзее стал. И вот тогда его отпра­вили на трассу. Он там и отличился. Мужики вздумали избавиться от него навсегда. В конце работы кто-то подстроил. Сунул его головой в болото по самый пояс. А уже темно было. Пока искали, он захлебнулся. Сам вылезти не смог, а помочь никто не захотел. Так и сдох как последний придурок.

— А у нас на пекарне недавно бабу уволи­ли. Муку таскала с работы каждый день. Сшила себе пояс, набьет в него муку и домой. А тут вахтер наш поозоровать вздумал, да приобнял за талию. Враз неладное почуял. Отволок к стар­шему охраны. Ее там наголо раздели. Все на­шли и в тот же день уволили по статье. Ну, ска­жите, не дура? Ведь могла купить. Своим работ­никам вдвое дешевле продают. А ведь получала неплохо. Сама живет, ни детей, ни родителей нету. Чего не хватало? Жадность бабу одолела, не иначе. Нет, ее не били, кому нужно руки об нее пачкать. Вывели за ворота, следом дверь закрыли. Куда теперь возьмут? Дурная слава хуже грязи к подолу липнет. Никуда ее не возьмут. А позора до самой смерти хватит.

— Сколько о ворах ни говори, они всегда были, есть и будут. Вот и в этой зоне фартовые

жили. Много. Целая шайка. Но они только круп­няк брали. Банки, магазины грабили. Красиво, но коротко жили. Кого милиция, других свои при­кончат. Не жить, не помереть не умеют толком. Все по-собачьи, не по-людски. Не держатся за жизнь. Вот так тут одна приволоклась. Вся в зо­лоте, бриллиантах. Я и спроси, с чего выряди­лась, как на праздник. Она рассмеялась, мол, муж не велел снимать. Глянула, а мужик совсем сопливый. Оказалось, вором был. Менты потом его в погоне пристрелили. Зато побрякушки остались. Вот только человека, целой жизни нет... Глупо это,— добавила Варя погрустнев.

— Вот у нас на сто четвертом километре ба­буля живет. Деваться некуда стало. На матери­ке ни одной души не осталось. Все поумирали. Дом отдали чужим людям. Детей отродясь не было. Не рожала. Старик ее давно к другой бабке ушел на житье. Устал один бедовать. А она, не гляди что дряхлая да немощная, все еще деньги копит на поездку на материк. Хочет в деревню на отпуск барыней приехать, чтоб вся при шелках и мехах. А сама, ну чисто баба- яга с музея. Я ей предлагала экспонатом у меня поработать. Ее за взаправдашнюю принять мо­гут. Она носом коленку, не согнувшись, поче­шет,— смеялась Варвара.

— А зачем ей наряды? — удивился Иванов.

— Людей удивить хочет. А может, там, в де­ревне, замуж выйти решила. Мало ли дураков в свете? Может, какой забулдыга клюнет, если с похмелья окажется. Этим все равно, кого про­пить. Хоть Ягу иль королеву, лишь бы самогон­ки было вдоволь. Только она не понимает, что на другое не годится. Все жлобится, экономит, хоть сколько той жизни осталось у нее в за­пасе?

— Последние мозги бабка посеяла.

— Не скажи, самой умной себя считает. Все мечтает деревню удивить. А доедет ли до нее, о том не думает...