Дональд Стюарт - Современная австралийская новелла

— Да ты что! Это ножка ящерицы, а не птицы.

И оба ведь ни черта не смыслят: ножка лягушачья, стало быть, хозяйка этой ножки напоила Малу и накормила, и за него можно не беспокоиться.

Белые о чем-то спорят во все горло. Лучше, когда они молчат. Тогда я закрываю глаза, и мне кажется, что я тут наедине с животными и птицами — они человеку не страшны. Я закрываю глаза, и на меня находят воспоминания. Я слышу гул, долетающий из далекой Страны Мертвых. Дня два назад — нет, вчера — мне привиделось, будто я пляшу у колодца в горах. Будто все люди из края Мертвой Змеи сошлись туда — и старые, и молодые, и все мы пляшем, и от нашего топота поднялась туча пыли и заслонила солнце, и вдруг посреди дня настала ночь. И как я радовался, что вижу старых друзей, которых давно уже нет! Они все исчезли, как исчезают поутру звезды, — трудно даже припомнить, какая судьба постигла каждого из них…

Белые подгоняют меня — скорее! А я не люблю, чтобы мною командовали. Ничего, скоро сами поймете — в какую сторону ни иди, как ни торопись, а конец близок.

Мне хотелось бы снова очутиться среди пляшущих, но вызвать их всех вместе не так-то просто. Закрываю глаза и вижу наших ушедших, только поодиночке. Их много, очень много, но все являются мне порознь, а не вместе. Неужели я участвовал в охоте за всеми ними? Видно, что так. Духи не лгут. Хорошо бы рассказать им теперь, что пришел и мой черед, что я иду к ним, и даже не один.

Мы карабкаемся по крутому скалистому склону, здесь не побежишь. Кругом ни деревца, и солнце жжет, как камень, вынутый из горячей зоны. Нам еще идти и идти, но белые не сдаются, им все мерещится награда, только об этом и говорят. Интересно, сколько им обещано за поимку Малу? Немалые денежки, наверно, коль рискнули пуститься в такой трудный путь.

— Я свою долю целиком потрачу на пиво, — мечтает скотовод. — Устрою бассейн, залью пивом и буду там плавать.

Другие молчат. У них пересохли глотки, слова не выдавят. Я уже веду их не по следу, а в сторону, но они ничего не замечают, верят, что я веду их правильно. Мы приближаемся к горам, среди валунов видны деревья. Ох, и рассвирепеют же они, когда поймут, что им не вернуться! Темные Очки наверняка вытащит свой пистолет. Но мне теперь все равно. В резервации мне больше нечего делать, там от всех, кого переселили из края Мертвой Змеи, осталась лишь кучка старух; мужчины покинули нас, все до одного.

Зря они выбрали меня, чтобы ловить Малу: динго и то не охотится на родственников…

В воздухе ни ветерка, камни раскалены, как огонь, даже в тени на них можно изжариться. Сейчас, я думаю, полдень — солнце стоит высоко и пылает без милосердия. К вечеру все должно кончиться. Оно и к лучшему: не придется, вернувшись в резервацию, смотреть старухам в глаза. Каждый раз, когда я приходил с такой охоты, они глядели на меня с ненавистью. Вслух они не произносили ни слова, но в глазах у них я читал проклятие. А дети швыряли в меня камни и кричали: «Сгинь, сгинь, злой дух!» Когда я приближался, они отбегали и прятались, но потом опять принимались донимать меня криками, следуя за мной на безопасном расстоянии.

Хорошо, что с этим теперь будет покончено. Белые уже, кажется, получили свое сполна. Молчат и лежат неподвижно. А еще недавно страшно ссорились, кричали и вопили. Мне пришло в голову, что они вот-вот начнут убивать друг друга или меня застрелят. Из-за чего ругались, я не совсем понимал, но много раз слышал слово «награда». Свихнулись, наверное, от солнца или от жажды. Им померещилось, что награда уже здесь, что камни — это целая куча денег. Сержант и Темные Очки стали хватать все, что подвернется. В жизни такого не видел: они царапали камни пальцами, засовывали их в карманы, сыпали себе гальку за пазуху. Скотовод хотел получить свою долю — так они отпихнули его, а он разозлился и опять к ним. Они его стукнули и отшвырнули назад. Он перевернулся, как копна сена на ветру, и затих — видно, ему здорово досталось.

А сержант и Темные Очки вне себя от радости натолкали камни и гальку куда только могли. «Награда» придавила их к земле, и они поползли прочь, спасая свое «богатство». Но жажда давит еще тяжелей, чем камни: подняться они уже не могли, губы у них покрылись кровавыми трещинами. Они отползли на несколько футов и стали руками рыть землю, пытаясь припрятать свои сокровища. Потом в глазах у них вспыхнула ненависть, они ощерились, как динго, и яростно схватили друг друга за горло. Тут скотовод приподнял голову, но разнимать их не пополз, и до меня долетел его хриплый смех: