Дональд Стюарт: Современная австралийская новелла

— Она на заднем крыльце. Там, где ты ее оставил утром.

Весь диалог велся в раздраженном тоне, как будто эти двое не имели ни малейшей охоты разговаривать и лишь крайняя необходимость вынуждала их к этому.

Внезапное молчание воцарилось, как раз когда я вышел из ванной. Оба вдруг замерли в позах напряженного внимания; стоя лицом к лицу, они сосредоточенно прислушивались к чему-то за стенами дома. Слышно было, как муха пролетит. Издалека, с шоссе — с того самого, откуда мне ни в коем случае не следовало съезжать, — доносилось слабое жужжание мотора.

— Похоже, это Карсоны, — неуверенно проговорила Ада.

— Карсоны еще час назад проехали, — возразил Рой.

— Значит, Джордж Миллс возвращается. Он проезжал в город утром.

— Мотор не тот. По звуку больше похоже на Энди Фергюсона.

— Дженсены — вот это кто! — победоносно провозгласила Ада и, показывая, что она считает вопрос решенным, вновь повернулась к плите, добавив уже спокойным тоном: — Ширли говорила, что им надо на этой неделе съездить в город.

Тут Рой заметил меня и без лишних церемоний велел мне поторапливаться:

— Боб, ты теперь знаешь, где твоя комната. Наведи глянец и давай сюда, к столу. Мы ждем.

Никаких секретов в этом насквозь прослушивающемся домике не могло быть. Не успел я выйти, как Рой вернулся к разговору о проехавшем грузовике. До меня отчетливо доносилось каждое слово.

— Ширли сказала, зачем им нужно в город?

— Я не расслышала. Ты же знаешь, телефон последнее время работает неважно.

— С кем она говорила?

— С Мэй Родни. Предупреждала, чтобы Мэй сегодня не заходила, потому что днем их не будет дома.

— Да, Ширли не станет особенно откровенничать, если почует, что кто-то слушает на линии.

Очевидно, подслушивание разговоров по общему телефонному проводу составляло их единственную реальную связь с внешним миром. Далековато я ушел от своей машины — можно сказать, в другую эпоху.

Взгляд мой случайно скользнул по семейной фотографии, той, что висела на стене, — и она заворожила меня. Шестеро мужчин, трое сидят и трое стоят, перед дощатой хижиной, на фоне высокого строевого леса. Все здесь говорило о давно прошедших временах и было строго официально: примитивная композиция, ненатуральные позы людей, их одежда. Они, видимо, облачились в свои лучшие воскресные костюмы; синие короткие пиджаки, тщательно отглаженные брюки с узкими отворотами, наглухо застегнутые рубашки, котелки. Типичные фермеры из глубинки, как на подбор, и притом из породы воителей. Вряд ли мне когда-либо попадалась на глаза более воинственная с виду компания. Хоть бы одна улыбка на шестерых. Шесть сжатых ртов, шесть железных подбородков, шесть пар холодных глаз, свинцово сверлящих фотокамеру. Стоять перед этими молодцами было все равно как под дулами винтовок взвода карателей. Все как один — крупные мужчины, с явственными чертами фамильного сходства. Братья. Я поднял лампу повыше, но, сколько ни вглядывался, не смог выделить среди них Роя.

Едва оторвавшись от этой устрашающей семейки, я взял с туалетного столика другую фотографию. Да, это она, подумал я, та женщина, чей голос только что произнес в столовой: «Можешь разрезать мясо».

Фотография представляла собой на редкость удачный портрет очень привлекательной девушки. На ней была блуза, а может, платье, по-видимому, из черного бархата, с открытыми плечами — кажется, это называется «вырез лодочкой», — без воротника и без какого-либо украшения. Ракурс был найден весьма умело. Я вообразил себе другую фотографию этой же девушки, в профиль и с поднятой головой. Такой портрет эффектно подчеркнул бы необычайно высокую линию шеи, грациозно поднимающейся над обнаженными плечами. Он, несомненно, запечатлел бы выражение наивной мечтательности, предвкушения счастья. Но было бы утеряно нечто более важное. На снимке у меня в руках девушка смотрела сверху вниз, обернувшись ровно настолько, чтобы видны были оба глаза. Выражение лица ее представляло восхитительное сочетание удивления и радости, как будто девушка только что заметила вас и мгновенно потянулась к вам всей душой. Широко распахнутые глаза, чуть поднятые брови, полураскрытые губы, тронутые предчувствием улыбки. Все черты младенчески округлые, как у куклы. Но в очертании упрямого девичьего подбородка безошибочно угадывалась нынешняя Ада. Такую женщину можно убедить, но не принудить; побороть, но полностью подчинить — никогда.

Что это вырвалось тогда у Роя: «Бычка она мне так и не принесла»…