Дональд Стюарт - Современная австралийская новелла

— Ах, как все-таки беспомощны эти старики!

Миссис Херберт говорит и говорит все в том же духе, а миссис Билсон смежает веки, прячась, точно улитка от грубого прикосновения, в темную глубину своего безмолвия. Вот такой я ее и запомнил — сидит в кресле, веки сомкнуты, как будто чужая, — потом вдруг встанет с кресла и, буркнув: «Как же, беспомощны!», удаляется к себе.

Старая миссис Билсон вовсе не была беспомощной. Мы с Джо знали ее гораздо лучше, чем миссис Херберт. Мы часто с ней виделись, когда ставили силки у кроличьих норок вдоль изгородей. Она сама перелезала через забор, могла придержать ногой петлю силка, отточить томагавком колышек, да так ловко.

А миссис Херберт было почему-то приятно считать свою матушку беспомощной. Иногда их навещала миссис Роджерс, та, что жила дальше по шоссе, в миле от миссис Херберт. Она приезжала за яйцами и другой снедью и была чересчур разговорчива. Вплывет в комнату, усядется поудобнее и заведет свое.

— А как сегодня чувствует себя ваша матушка?

— Неплохо. Она у нас молодцом. Конечно; ревматизм дает себя знать. Но у стариков кости всегда ломает.

Миссис Херберт любила поговорить о болезнях, особенно о старческих недугах миссис Билсон. Но миссис Роджерс не поощряла ее в этом.

— А выглядит она прекрасно, — прерывала она миссис Херберт на полуслове.

— Еще бы, — снова брала инициативу в свои руки хозяйка. — Я ведь слежу за ее питанием. Так что на здоровье ей грех жаловаться. Вот с головой у нас просто беда. Мама совсем ничего не помнит. Разговаривать с ней невозможно. Ты ей одно, а она тебе другое… — Последние слова миссис Херберт прозвучали как обвинение.

— Да, вам с ней нелегко. Хорошо еще, что она может пока сама себя обслуживать.

— Да, слава богу. Мне бы очень не хотелось отправлять ее в дом призрения.

— Пока не начала бродяжничать, и не нужно.

— Ну конечно. За яички с вас два шиллинга. Приезжайте через недельку. Напасу побольше — куры опять стали нестись.

Расплачиваясь за яйца, миссис Роджерс не сводила сурового взгляда со старухи. Хотела понять, совсем миссис Билсон чокнутая или нет, объяснил мне потом Джо.

— А я ее часто вижу — гуляет одна по полям, — изрекала она наконец прокурорским тоном.

— Да, она иной раз уходит из дому, — спешила объяснить миссис Херберт. — Любит побродить по скотному двору, ничего тут страшного нет. Только начнет темнеть — она уже дома. Там коровы, свиньи, ей интересно. Далеко никуда не уходит. Да и кругом все ее знают. Я из-за этого никогда не волнуюсь. И мальчики вот приглядывают за ней. Правда ведь, Джо?

Мы киваем и говорим, что глаз с нее не спускаем. Хотя, если по-честному, это она не спускает с нас глаз.

— Не говорите старой ведьме, где я, — как-то попросила она, спрятавшись за свинарник и затягиваясь окурком, которым мы ее угостили. — Глаза у нее как у ястреба. «Не ходи туда, не делай то, причешись, смотри не вляпайся в коровью лепешку, не лезь в свинячий навоз», — передразнила она миссис Херберт.

— Ну разве скажешь на миссис Билсон, что она может ругаться как извозчик, — заметил как-то Джо.

— Почему это она так ненавидит свою дочь? — изумлялся я.

— Кто ее знает! — пожимал плечами Джо, — Наверно, в молодости сама любила командовать. А теперь не может. Должна подчиняться. Это кому хочешь не понравится. Я тоже не выношу, когда мне приказывают. Наверно, и миссис Билсон не выносит.

— А разве миссис Херберт ей когда-нибудь приказывает?

— На людях, может, и не приказывает. По-моему, миссис Билсон решила восстать против миссис Херберт. Что-то она замышляет. Потому, видно, и пропадает здесь целыми днями. Вот увидишь, не сегодня-завтра она покажет нам, кто здесь хозяин. Послушай только, что она бормочет.

Но миссис Билсон и не думала восставать. Она, по-моему, просто боялась миссис Херберт. Вообще, когда она была с нами, все время хотелось как-то утешить ее. Говорила она слово за слово, будто камни выкатывала. Катит, катит на нас, а потом вдруг повернется и начнет катить в другую сторону.

— Были дни, — вдруг начинала говорить миссис Билсон, — я колола дрова, доила коров, растила детей и делила кров с самым гнусным из негодяев…

При этом она качалась из стороны в сторону, всхлипывала и была такая несчастная.

— Не надо было мне возить мальчишек на ту ярмарку… Но они так любили куда-нибудь ездить. Ах, какие же они были тогда хорошие!.. — Она вдруг запрокинула голову и зло, пронзительно закричала: — Пропади она пропадом! — И горько заплакала. Лицо у нее сморщилось. Она плакала, причитала, а глаза опасливо поглядывали в сторону дома.