Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]

— Время застыло в них, цветок души моей, — в них поют барханы, века живут в них. На, — он протянул часы Шапольскому, — почувствуй тепло руки Сулеймана.

Часы были теплы, но Шапольский не был уверен, что это тепло Сулеймана.

— Две тысячи, цветок души моей.

В пустыне, под жарким солнцем, на шумном шуке шел спор поэта с бедуином.

В конце концов Шапольский сорвал с запястья свои золотые часы.

Бедуин кусанул их, потом взвесил на руке.

— Всего три верблюда, — покачал он головой и отдал Шапольскому реликвию деда…

— Теперь сдай их в бедуинский музей, — бросил Гур.

…Они гнали по пустыне. Они въехали в желтое: камни, песок, скалы — все было желтым.

Чем дальше они врезались в пустыню — тем больше она околдовывала Шапольского.

Он не знал, кто он, откуда, куда бредет. Его не было… Впервые в жизни он отвязался от надоевшего ему субъекта — самого себя. Он был околдованный странник, зачарованный кочевник. Неведомое чувство овладело им: он смотрел на пустыню и вспоминал, что когда-то шел по ней. Вспоминал, как воевал с Амалеком и как Моисей поил его водой из скалы. Он ощущал во рту вкус манны небесной и сладких плодов земли Ханаанской. Вдруг он почувствовал, что вышел из рабства и что кончилось его долгое изгнание.

— Шапольский, — сказал Гур, — каждый раз, когда я здесь бываю, у меня чувство, что я шел с Моисеем, что воевал с Амалеком.

Шапольский удивленно смотрел на друга.

— Гур, мы знакомы тридцать пять веков, — сказал он. — Ты помнишь, как мы жевали манну и перепелов?

— С тех пор я предпочитаю перепелов, — заметил Гур.

— Гур, — сказал Шапольский, — я хочу купить верблюда, уйти в пустыню и кочевать от колодца к колодцу, гнать стадо и размышлять. Кровь Авраама все еще бродит в нас. Мы кочуем и нигде не можем найти себе места.

— Еврей — тот, кто не может найти себе места, — произнес Гур.

Они закурили и молча смотрели на бегущие тучи.

— Мы кочевники, Шапольский, — повторил Гур. — Оседлые народы не любят кочевников. Мы кочуем во времени, в пространстве, в самих себе. Нам милостиво разрешили создать государство, чтобы мы осели. Они хотели очиститься от комплекса вины, Шапольский, а заодно очистить от нас мир. Чтобы мы не возвращались из лагерей в Европу, чтобы мы покинули их Америку. Да — да, не жги меня своим страшным интеллектуальным оком… И в глубине своей оседлой души надеялись, что нас всех здесь утопят в море… Вот какие мысли приходят ко мне, Шапольский, в пустыне… Ерунда, что Б — г наказал нас пустыней! Пробродив сорок лет, мы стали умнее, и в Ханаан вошло не стадо горных козлов, а мудрый народ, который не так‑то просто уничтожить. В пустыне Б — г привил нам вкус к жажде — жажде воды, справедливости, свободы. Тем, кто жил в плодородных рощах, на зеленых лугах, в плодоносных долинах, было проще, но этой жажды у них нет. Недаром Моисей бежал в пустыню — ему

надо было привести в порядок свои мысли. Вот и мои приходят в порядок. Еще час — другой — и я буду знать, как мне жить дальше…

Солнце садилось. Горы меняли цвет. Из желтых они становились розовыми, потом красными. Тучи плыли над головами.

— Давай‑ка поедем, — сказал Гур. — Сейчас хлынет ливень, и воды выйдут из вади и затопят дороги. Волны будут сносить машины, а мы должны беречь наши жизни, назло всем.

— Не могу уезжать, — сказал Шапольский, — какая красота!

Хлынул ливень. Вода неслась по пустыне. Они бросились к пещере.

— Намолились пейсатые на нашу голову! — кричал Гур.

— Чудо! — Шапольский весело несся по лужам. — Какое чудо!

— Ерунда! — шумел Гур. — Единственное чудо в Израиле — это пустыня!

— Ты циник, Гур.

— Да, я огрубел. Я грубый человек.

— Ты грубый человек, Гур, ты жлоб, ты накупил мне калориферов, потому что знаешь, что я дрожу и летом, ты кормишь меня хурмой, потому что помнишь, как я любил ее в школе, ты не даешь мне поднять чемодан и ищешь мне квартиру с видом на Яффо. Я живу среди вежливых людей, Гур, мне они осточертели, я хочу грубых…

Ливень кончился столь же внезапно, как начался. Они даже не успели добежать до пещеры…

— По коням! — скомандовал Гур, и они вновь понеслись. Они бродили по Авдату, построенному набатийцами более двух тысяч лет назад, пили парное молоко в кибуце Ютвата, облазили Соломоновы столбы в национальном парке Тимна, пили ледяную воду из прудов Эйн — Авдата, ночевали в кибуце Сдэ Бокер, стояли над кратером Рамон.

Пустыня не отпускала их. Они потеряли счет времени — не знали, который час, день, год. Были только горы и солнце. И когда оно однажды село, Гур вспомнил, что у Шапольского вечером самолет.