Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]

Они начали рыскать в поисках приморской сосны. Им предлагали пальму, тополь, фигу.

— Фигу сажать не буду, — шумел Шапольский и требовал приморскую сосну.

Наконец Гур нашел ее.

— Это не приморская, — сообщил Шапольский.

— Слиха, — вскричал продавец, — самая чистая приморская! Итальянская пиния!

— Средиземноморская, — объяснил Шапольский, — а мне нужна прибалтийская.

— Тебе нужна прибалтийская, — Гур начал заводиться, — ему, видите ли, нужна прибалтийская! А у нас нет Балтийского моря! Три моря есть — а Балтийского нет!

— Фигу сажать не буду, — повторял в зашоре Шапольский, — буду сажать сосну. Прибалтийскую!

— Я тебя прибью этой сосной, — пообещал Гур.

— Ша, — вмешался продавец, — тише, ахицен паровоз, вам нужна прибалтийская — вам будет прибалтийская. Рехов Рут, 13, квартира 5…

Минут через двадцать они уже были там. Хозяин, типичный сефард, говорил, что он сам из Риги, но сосну не показывал — он рассказывал о ней. Оказалось, что ее получили путем прививок от сосны, которую посадил Олаф Второй.

— Что за Олаф Второй, — волновался Шапольский, — я не знаю даже Олафа Первого!

— Шведский король, — объяснил сефард из Риги, — вы не знаете шведского короля?! Если хотите, это сосна из королевской фамилии, это аристократическое дерево… Тысяча шекелей!

— Послушайте, — вмешался Гур, — вы не могли бы прежде, чем называть цену, показать вещь? Возможно, она стоит больше.

Сефард из Риги пошел в лоджию, долго там возился и кряхтел и наконец появился с королевской сосной. Она была действительно приморская, еще в целлофане, со штампом аэропорта…

— Ну, онемели?! — спросил сефард из Риги.

— Все, — сказал Шапольский, — сажаю фигу!

— Почему, — не понял Гур, — она не прибалтийская?

— Я хочу фигу!..

Через пару часов фиговое деревцо лежало в лоджии Гура.

— Завтра в пустыню, — шумел Гур, — по дороге посадим — и в Негев!

Выехать было решено в пять утра, чтобы увидеть восход. Шапольский даже настаивал на четырех.

— Неизвестно, сколько времени займет посадка, — говорил он.

Шапольский встал в десять. Гур — в одиннадцать. Они долго пили кофе и не спеша болтали — солнце уже все равно взошло. Светлый день играл за окном.

— Завтра встанем в три, — сказал Шапольский.

— Едем сегодня, — отрезал Гур.

Шапольский натянул белую рубаху, галстук, костюм, сунул в карманчик шелковый платок.

— Ты едешь дарить часы премьеру, — уточнил Гур, — или в пустыню?

— Сегодня суббота, — ответил Шапольский, — и потом поездка — торжественный акт.

— Беседер, — сказал Гур, — я спущу вещи, а ты закрой двери.

Он взял сумку и саженец.

— Нет — нет, саженец — я, — Шапольский забрал деревцо и положил его назад в лоджию.

Гур вышел. Шапольский стоял у раскрытого окна, выходившего в зелень, в простиранное белье, в теплый гам еврейской речи, и думал, что единственное время, когда он живет — это те две недели, на которые приезжает сюда. Затем он захлопнул дверь и спустился вниз. Гур подогнал машину.

— Давай фигу, — сказал он.

— Разве ты ее не взял? — удивился Шапольский.

— «Саженец — я», — передразнил Гур, — «саженец — я». Ты захлопнул дверь?

— Конечно.

— И оставил ключ с той стороны!.. Шапольский, сколько дней тебе

еще здесь осталось?

Он поднялся к соседям, на четвертый этаж.

— Слиха, — сказал Гур, — мне не попасть в квартиру. Вы не разрешите с вашего балкона спрыгнуть на мой?

— В шабат? — ужаснулись соседи. — Кто прыгает с балкона в шабат?

Гур попытался взломать двери. Вышел сосед по площадке.

— Слиха, кто взламывает двери в шабат?

— Мои двери, — ответил Гур, — когда хочу — тогда и взламываю!

Но взлом прекратил.

Конец саженца торчал с лоджии, и они решили его заарканить. Гур достал веревку, сделал кольцо, и они начали забрасывать лассо.

Они сбросили с лоджии все, что было возможно: старый ковер, банку с грибами, горшок с фикусом — фига не поддавалась.

Из синагоги возвращались старики, они были недовольны:

— Кто в субботу бросает лассо?! — возмущались они.

— Не слушай, — успокаивал Гур, — ерунда! В Торе нет ни слова о лассо.

Он позвонил слесарю — и вскоре тот притащился, одним движением открыл дверь и взял сто шекелей.

— Шабат, — понял Гур, — двойная цена. Хотя в Торе об этом ни слова…

Он вынес саженец, укрепил его на крыше машины — и они покатили.

«Фордик» летел по Иудейской пустыне. Похожие на верблюдов, стояли горы. Солнце было в зените.