Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]

Мы ели молча. Редкие минуты, когда не нужно слов, мир полон чувств и за всем стоит смысл. Я заметил, что это случается, когда расстаешься. И когда встречаешься. Надо жить на этих двух полюсах.

Ну, так вот, мы жевали блины, перебрасывались ничего незначащими словами, а потом Лия протянула Нонико деньги.

— Кушай там хорошо, — сказала она, — не отказывай себе ни в чем — овощи, фрукты. В Израиле есть фрукты?..

Лия охладела к этой стране — она отбивала у нее Нонику.

Каждый раз со своей пенсии она посылала ему потом и на учебу, и на комнату, и на приемник.

Как она их выкраивала — не знал никто. Дикий виноград «Черная изабелла» — вот объяснение. Она не тратила на себя ни сантима и устраивала нам скандалы за каждый подарок.

Лия подкидывала и нам — и на дачу, и на машину…

— Давать надо при жизни, — повторяла она.

Потом мы слушали еврейские песни. Нонико был молчалив.

Бабушка подкладывала ему, глубоко уверенная, что можно накормить на год вперед.

— Кушай, кушай, кто тебе там подаст такие блинчики…

Пума смотрел на нас растерянно, он ощущал необычность момента.

Потом он начал бегать от одного к другому, обнимал, что для него было редкостью.

— Как я вас люблю, — повторял он, — как я вас всех люблю.

Я смотрел на них всех и думал, как это мы встретились на этой земле…

«Словно встреча на дороге, наша жизнь с женой и близкими…»

Потом мы поехали провожать Нонико в Ниццу, и самолет унес его.

Я был уверен, что он скоро вернется, что все будет, как прежде, но Лия оказалась права.

Домой мы возвращались в темноте. Наверху, весь в огнях, продолжал скакать «Горный козел». Громко пели цикады.

— Сейчас он еще может улететь в Израиль, — произнесла Лия, — а куда дальше? Всегда надо иметь место, куда хотелось бы уехать…

Когда мы вернулись, мы увидели, что на нашей «вилле» кто‑то побывал. Исчезли приемник, подзорная труба и фотоаппарат с отснятой пленкой, так что от того лета снимков не осталось.

Кроме одного, который случайно сделал Нонико — Лия недовольно смотрит в море в подзорную трубу: «Где Пума?»

Это воровство нас даже как‑то и не расстроило. Мы выпили чаю и легли спать.

Глубокой ночью Пума позвал Катю. Она побежала к нему:

— Что, Пумочка, что?

Он стоял в кроватке, в голубой пижаме, в свете голубой луны.

— Я вас никогда не оставлю, — сказал он.

После отъезда Ноники солнце как‑то зашло. Мы продолжали купаться и загорать, и пить капуччино, но тень печали лежала на всем.

Виноград на стене кончился, и Лие приходилось есть базарный.

Вечерами уже становилось прохладно, и она натягивала кофту, а мы — спортивные костюмы. В «Вернись в Сорренто» людей становилось все меньше и меньше, и Карузо пел все реже.

— Конец сезона, мсье — дам, — объяснил Витторио, — деньги кончились, все больше едят круасаны, все меньше «жиго».

Незадолго до отъезда он пригласил нас на обед.

Лия надела итальянский купальник, Катя — белый бикини, мы с Пумой — кепочки в клетку.

На белый столик Витторио водрузил красные розы и установил солнечный зонт.

— Пер мамма, — сказал он почему‑то по — итальянски. Лия была тронута.

Дул легкий мистраль, приносящий свежесть. Море блистало и подмигивало, что‑то обещая. Чайки садились совсем рядом и хотели сказать, как прекрасна жизнь.

Но кто замечает счастье, когда оно сидит за вашим столом?..

Нас обслуживал сам Витторио, в черных брюках и белой шелковой сорочке. Красный бант опоясывал его.

— Могу предложить ягненка иди «оссо букко», — сказал он.

Мы взяли и того, и другого — «оссо букко» напоминало Лие жаркое, которое ее мама делала в печи.

— Только у нас было жирнее, — сказала она. — А мое жаркое ты помнишь?

— Ну как же, — ответил я и увидел нашу темную комнату, зеленую печь, и в ней таганок с жарким. Запахи тех лет пронеслись над «Вернись в Сорренто».

Мы болтали ни о чем, Пума ел мороженое и Лиина косынка полыхала на ветру.

— Арриведерчи, — сказал Витторио, — попрощайтесь с «Сорренто», мсье — дам, я закрываюсь.

— Почему, Витторио? — спросил я.

— Все, баста! Устал. Я старый итальянец, мне пора домой, в Италию. Под Генуей у меня домик, там живет мама. Будем жить вместе и слушать рыбацкие песни. Хорошая старость, а?..

И он затянул мелодию, которая была печальней еврейской…

— Витторио, — растроганно сказала Лия, — я вас приглашаю на мои котлеты…

В то лето в Провансе бушевали пожары. Горели леса. Звери бежали из них. Птицы еле улетали от огня. Сгорело много деревень.