Дидье Ковеларт - Притяжения [новеллы]

— Этьен! Где ты?

Я рявкнул, что иду, чтобы прекратить эти крики. Потом подошел к ванне — старинной, на ножках — и прошептал:

— Все хорошо, он цел и невредим. Вы здесь?

Я прислушивался к тишине всем своим существом. Прижав ухо к желтой плитке, силился уловить звук дыхания. Тщетно. На всякий случай я сказал:

— До завтра.

И незнакомое прежде ликование разлилось в моей груди, когда я шел к отдельной спальне со своей половиной лифчика, засунутой под резинку трусов.

Кристина стояла на пороге, держась за дверной косяк.

— Что случилось? Там кто-то есть?

Я ответил: да. Какой-то бродяга, я его вытолкал взашей. Ее трясло; она открыла было рот, но я пресек ее стенания, напомнив, что мы завтра рано утром уезжаем: надо постараться хоть немного поспать. Она смотрела на меня, бессильно опустив руки. Я сам уложил ее в спальный мешок, застегнул молнию, поцеловал в лоб и пожелал хороших снов. Она повернулась ко мне спиной. Я улыбнулся. Теперь все стало ясным. Я знал, что буду делать, и знал, куда иду.

Они упаковали чемоданы, уложили их в багажник. Перед тем как прицепить трейлер, я проверил двигатель «вольво». И сообщил им с хорошо разыгранным огорчением, что нет ни капли масла: очевидно, какой-нибудь камень на дороге пробил картер.

— Сам разберись, — сказала Кристина, усаживаясь на пассажирское сиденье.

И добавила, пристегивая ремень, что, как бы то ни было, она минуты лишней здесь не останется. Дети, улыбаясь украдкой, смотрели, как я иду с мобильником на вершину холма, чтобы поймать сеть. Я позвонил в железнодорожную справочную. Подходящий поезд нашелся — через час, всего с двумя пересадками.

Дети нагнали меня, когда я заказывал билеты. Я попросил у них прощения за испорченные каникулы. Они успокоили меня, весело и вполне искренне: я сократил их повинность, а за меня они рады. Я улыбнулся им. Впервые за долгие годы мне захотелось сказать, что я их люблю. Они ответили мне: «Не парься». И, состроив подобающие лица, отправились с докладом к вышестоящему лицу.

— Хреновые дела, мама: механик из гаража сказал, что деталь прибудет только через неделю.

— А везти на буксире тачку с трейлером — прикинь, во сколько это влетит. Хорошо еще, папа нашел нам поезд.

— А он, значит, останется здесь один, — заключила Кристина безжизненным голосом.

— Надо же кому-то присмотреть за трейлером, — нашлась дочь.

А сын добавил, что на меня все равно хандра напала и лучше оставить меня в покое, пока я не оклемаюсь.

Я взял канистру с маслом из багажника и сделал вид, будто заливаю его в картер. Сел за руль и нажал на газ, с оптимизмом выразив надежду, что пять литров авось не вытекут за восемнадцать километров.

Кристина, увязнув в своих мыслях, молчала с какой-то агрессивной обреченностью. Я вел машину плавно, не сводя глаз с индикатора масла — сигнальная лампочка не загоралась.

Вдруг, выходя из виража, я увидел два стоявших поперек дороги джипа с включенными аварийными фарами и суетившихся вокруг солдат. На дороге лежало тело; были видны только ноги, остальное скрывали джипы.

— Пристегнитесь! — бросила Кристина детям.

Солдат махнул мне рукой: проезжайте. Другой нес одеяло. Я сбросил скорость, объезжая по обочине, и повернул голову направо, в основном чтобы не видеть профиля жены, которая зажмурилась и упрямо не открывала глаз, не желая грузить себя лицезрением смерти. Это был Гай. Он лежал на спине, раскинув руки, с застывшей улыбкой. Одеяло накрыло его лицо.

Я закусил губу, вспомнив, с какой покорностью он был готов дать себя задушить вчера ночью. Несчастный случай или самоубийство — как бы то ни было, происшедшее укладывалось в определенную логику. Я избавляюсь от семьи, я клюнул на авансы Марины, сейчас я вернусь и брошусь в ее объятия — значит, дому больше не нужен Гай. В моей голове зазвучали слова кюре, которые я со вчерашнего утра изо всех сил старался забыть. Дом неустанно повторяет одну и ту же историю: любовь, убийство, надругательство… Мне не было страшно. Я принял вызов. Настал мой черед.

— Ну что, все, я могу открыть глаза? — спросила моя жена.

Нажав на акселератор, я сказал равнодушно:

— Это тот самый бродяга, которого я выгнал вчера. Деревенский дурачок. Это он изрезал палатку.

Я увидел в зеркальце, как вздохнули с облегчением дети. Теперь они могли оставить меня со спокойной душой, и совесть их больше не мучила. Вот и славно.

На вокзал мы приехали за десять минут до отхода поезда. Погрузив чемоданы, я оказался лицом к лицу с Кристиной, которая пристально смотрела на меня с чопорным видом. Мне нетрудно было прочесть субтитры. С самой свадьбы мы не расставались больше, чем на три дня.