Кевин Брокмейер - Краткая история смерти

Такова была философия Хозе Тамайо, который раз в неделю добровольно исполнял обязанности сторожа в церкви Святого сердца. Каждое воскресенье он стоял у западной двери, пока не заканчивалась последняя месса и толпа не выходила в город, после чего подметал пол, протирал скамьи и алтарь и пылесосил подушки, на которых преклоняли колени причастники. Закончив, он осторожно спускался по семнадцати ступенькам (на лестнице обычно стоял слепой, рассказывая о своем переходе через пустыню) и шел домой, через улицу. Некогда, во время футбольного матча, Хозе повредил колено и с тех пор чувствовал боль чуть выше сустава всякий раз, когда вытягивал ногу. Даже после смерти травма не прошла, и он не любил ходить слишком далеко. Именно поэтому Хозе предпочел помогать в церкви Святого сердца: она была самой ближней к дому. На самом деле он вырос в методистской семье и принадлежал к единственной некатолической конгрегации Хуан-Тулы. Он часто вспоминал, как вместе с приятелями по воскресной школе украл шесть банок газировки из церковной кладовой. Мальчишки услышали шаги учителя и закрыли дверь; тонкий лучик света пробивался сквозь щель, озаряя ручку тележки, нагруженной складными стульями. Их было штук сорок или пятьдесят, длинная, тесно переплетенная конструкция. Хозе помнил, как смотрел на тележку и прислушивался к шагам учителя, а на языке и нёбе у него играли, шипели и лопались пузырьки минералки.

Мертвые часто удивлялись подобным воспоминаниям. Порой люди жили неделями и месяцами, не думая о доме и улице, где они выросли, об удачах и постыдных провалах, о работе, о привычном распорядке вещей, об увлечениях, медленно поглощавших жизнь… а потом какой-нибудь маленький, совершенно неуместный эпизод по сто раз на дню будоражил их мысли подобно рыбе, которая бьет хвостом по поверхности озера.

Старуха, которая клянчила четвертаки в метро, вспомнила, как однажды ела крабовые пироги и хрен на причале в Чесапикском заливе. Мужчина, который зажигал газовые фонари возле театра, вспомнил, как некогда в супермаркете вытащил банку консервированных бобов с самого низа пирамиды и ощутил до смешного странную гордость, когда остальные жестянки не свалились. Андреас Андреопулос, в течение сорока лет писавший коды к компьютерным играм, когда-то подпрыгивал, чтобы сорвать с дерева листок, и открывал модные журналы, чтобы понюхать вклейки с духами, и писал свое имя на запотевшей стенке бокала с пивом. Бесформенные, тайные воспоминания переполняли его. Они казались весомее, чем следовало ожидать, как будто именно в них крылась подлинная суть жизни Андреаса. Иногда он подумывал написать автобиографию, сплошь составленную из этих крошечных фрагментов, которые вытеснили воспоминания о работе и семье, и оставить за кадром все остальное. Он писал бы от руки, на листах линованной бумаги. Больше Андреас не собирался садиться за компьютер.

Кое-где в городе собирались такие толпы, что нельзя было двинуться, не прижавшись к чужому животу, плечу и бедру. По мере того как росло число умерших, количество подобных мест увеличивалось. В городе вполне хватало свободного пространства для всех обитателей, но когда людям хотелось собраться вместе, они предпочитали определенные места — и чем населеннее становился город, тем многолюднее становились эти точки. Любители уединения научились их избегать. Если они хотели побывать на площади у монумента или полюбоваться фонтанами, приходилось ждать, когда население уменьшится, — так всегда случалось во время войны, чумы или голода.

Парк у реки, с рядами белых беседок и длинной полосой травы, был самым людным местом в городе. Продавцы воздушных змеев и безалкогольных напитков толпились на тротуарах, каменные седловинки делили воду на десятки изящно закругленных бухточек. Настал день, когда из одной беседки, шатаясь, вышел мужчина с густой седой бородой и целой гривой лохматых волос и начал слепо тыкаться в прохожих. Он явно не осознавал, где находится, и те, кто видел его, не сомневались, что бородач только что завершил переход. Он оказался вирусологом по профессии. Последние пять дней он провел, лазая по ветвям огромного клена, и его одежда, пропитанная кленовым соком, прилипла к телу. Казалось, он думал, что все находившиеся в парке тоже были на дереве вместе с ним. Когда кто-то поинтересовался, как он умер, вирусолог набрал воздуху и мгновение помедлил, прежде чем ответить:

— Да, да, я умер. Приходится напоминать самому себе. Они все-таки это сделали, сукины дети. Нашли способ всех уничтожить… — Он вытряхнул из бороды сосульку застывшего сока. — Кто-нибудь из вас слышал какой-то стук внутри дерева?