Кевин Брокмейер: Краткая история смерти

Лука Симс нашел старый мимеограф в первую неделю своего пребывания в городе и решил издавать газету. Каждое утро он стоял перед кофейней на Ривер-роуд, раздавая свежеотпечатанные экземпляры. В одном из выпусков «Новостей и размышлений Л. Симса» — или «Симсова листка», как его называли запросто, — он затронул причину упомянутого звука. Не менее двадцати процентов людей, опрошенных Лукой, заявили, что по-прежнему слышат загадочный стук после перехода, и почти сто процентов согласились, что больше всего он напоминает биение сердца и не может быть ничем иным. Вопрос заключался в том, откуда он доносится. Ведь их собственные сердца уже перестали биться. Старик Махмуд Касим утверждал, что это не настоящий стук сердца, а просто запавший в память звук, который по-прежнему звучал в ушах, именно потому что он так долго слышал его и не обращал внимания. Женщина, торговавшая браслетами у реки, сказала, что это — биение сердца в центре мироздания, ярком и бурном месте, где она оказалась по пути в город. «Что касается автора, — подводил итоги репортер, — то он придерживается мнения большинства. Я всегда считал пульсирующий звук, который мы слышим, биением сердца тех людей, которые еще живы. Живые содержат нас в себе, как раковина — жемчуг. Мы живем, лишь покуда нас помнят». Метафора была несовершенная, и Лука это сознавал — ведь жемчуг сохраняется гораздо дольше устрицы. Но первое правило газетного бизнеса гласит: помни о дедлайнах. Лука уже давно перестал стремиться к совершенству.

С каждым днем в городе оказывалось все больше людей, и тем не менее им находилось место. Иной, идя по улице, которую знал много лет, вдруг обнаруживал новое здание или целый квартал. Карсон Маккофрин, шофер черного блестящего такси, одного из тех, что мелькали на улицах, был вынужден еженедельно перечерчивать карты. Двадцать, тридцать, пятьдесят раз в день он подбирал пассажира, который только что прибыл в город, и вез его в район, о котором он, Карсон, до сих пор ни разу не слышал.

Люди прибывали из Африки, Азии, Европы и обеих Америк. Из переполненных метрополисов и с маленьких островов, затерянных среди океана. Вот чем заняты живущие — они умирают. Был один престарелый уличный музыкант, который принялся играть сразу по прибытии в город, извлекая медленные и печальные вздохи из своего аккордеона. Был молодой ювелир, который открыл магазин на углу Мэйпл и Кристофер-стрит и стал продавать серебряные подвески, украшенные бриллиантами. Джессика Оферт держала собственный ювелирный магазин на том же углу более тридцати лет, но, кажется, не жаловалась на новоприбывшего — она даже приносила ему каждое утро черный кофе, распивала вместе с ним в гостиной и сплетничала. Ее удивляло, что он совсем молод — что многие мертвые в те дни были молоды. Огромное количество детей, которые катались на скейтбордах или пробегали под ее окнами по пути на игровую площадку. Один из них, мальчик с клубничными пятнами на щеках, играя, делал вид, что лошадки-качалки — это настоящие лошади, те самые, которых он расчесывал и кормил на ферме, перед тем как все погибли во время бомбежки. Другой любил кататься с горки, раз за разом с шумом спрыгивая наземь, — он думал о родителях и двух старших братьях, которые были еще живы. Он видел, как они исцелились от той самой болезни, которая медленно засосала его самого, и не любил об этом говорить.

Так было во время войны, хотя каждый с трудом припоминал, какой именно.

Время от времени кто-нибудь из мертвых — из недавно завершивших переход — принимал город за рай. Но заблуждение быстро развеивалось. Что за рай с оглушительными гудками мусоровозов по утрам, с жевательной резинкой на тротуарах, с запахом гниющей на берегу рыбы? С другой стороны, разве в аду бывают булочные, кизил и безоблачные дни, от которых буквально волосы встают дыбом? Нет, город не был ни раем, ни адом, и он уж точно не был «жизнью». Таким образом, он являлся чем-то еще. Все больше и больше людей соглашались, что это — продолжение жизни, нечто вроде пристройки к дому, и что они остаются здесь, лишь пока пребывают в памяти живущих. Когда умрет последний человек, знавший их, они перейдут на следующий этап, каким бы он ни был. Да, большинство обитателей города уходили, пробыв здесь шестьдесят или семьдесят лет, и, хотя теория оставалась недоказанной, подобные исчезновения, несомненно, подкрепляли ее. Ходили байки о людях, которые прожили в городе намного дольше, целые века, но такие истории существовали повсюду и во все времена, и, кто знает, стоит ли им верить?