Эллиот Тайбер - Взятие Вудстока

Все разраставшееся и разраставшееся поселение хиппи уже обладало силой, которая позволяла им сравнять Бетел с землей, — и каждый житель Бетела знал это. Собственно говоря, это знание пугало горожан до колик. А с другой стороны, такая сила позволяла хиппи совершить нечто поистине замечательное. Чем именно все обернется, никто из нас, разумеется, не ведал и, если сказать правду, мы просто-напросто тряслись от страха.

В последние перед открытием фестиваля дни пространство и время стали меняться странным, непредсказуемым образом. Пространство сжималось, представление о времени утрачивалось. Реальность, по крайней мере ту, которая существовала в представлении жителей Бетела, поглотила контркультура. И правила теперь стали совершенно иными.

Вудсток доказал, что, собираясь в большом числе, люди обретают свободу, которая во всех иных случаях остается для них недоступной — особенно, если свобода эта никому не приносит вреда. Приехавшие на Вудсток молодые люди открыто курили марихуану и принимали наркотики. Они раздевались на глазах у всех и нагишом купались в прудах и озерах. Они уходили в кустики и там любили друг дружку. А бывало, обходились и без кустиков. Мужчины целовались с женщинами; мужчины целовались с мужчинами; женщины целовались с женщинами. Это происходило повсюду. И происходило в масштабах, которые трудно себе представить.

Большинство приехавших поселилось на ферме Ясгура, однако и Бетел с Уайт-Лейком наводнили тысячи людей. Люди были повсюду, целые стада их двигались по 17Б, направляясь к ферме Макса. Людская масса наполняла тротуары и собственно улицы Бетела. Невозможно было сделать и шага, не увидев тысячи хиппи, как невозможно было найти и место, которое позволило бы укрыться от менявшего наши жизни события. Целый мир пришел в Бетел, придавив его собою и сбив с толку.

Одной из неразрешимых проблем стала клаустрофобия. Местные жители привыкли к пустым и мирным просторам, к монотонной жизни — и то, и другое внушало им ощущение надежности их существования. До Вудстока в магазинах города редко появлялось больше одного-двух покупателей одновременно. Появление десяти сразу воспринималось как нечто, близкое к нарушению общественного порядка. Теперь же сотни людей стояли в очередях, чтобы купить еду, питьевую воду, содовую, туалетную бумагу и мыло, а на подходе были новые сотни.

И разумеется, цены подскочили до потолка и выше. Воду продавали по пять долларов за бутылку. Хлеб, упаковки колбасной и прочей нарезки, бутылки содовой и пакеты молока обращались во все большую редкость. Запасы продуктов начали иссякать, что лишь усиливало страхи, а временами порождало и истерию.

Существовала группа — организованная в 60-х коммуна хиппи, называвшая себя «Свинофермой», — которая раздавала еду бесплатно. Майк Ланг и его партнеры попросили у создателя этой коммуны, человека по имени Вейви Грейви, помощи в поддержании порядка на фестивале. Грейви согласился, устроив заодно и кухню, которая кормила зрителей. Впоследствии «Ферма» хвасталась тем, что подавала «завтрак в постель четыремстам тысячам людей». Эта кухня, вне всяких сомнений, помогала поддерживать мир и покой.

Мы, обитатели «Эль-Монако», знали о том, какими опасностями грозит нехватка продовольствия, не понаслышке. В ту неделю до нас добрались, наконец, два автофургона с заказанными мной и папой продуктами. Едва мы успели разгрузить эти фургоны, как среди тех, кто жил на ферме Макса распространился слух об их появлении. И через час с небольшим мы увидели толпу в несколько сот человек, бежавшую к фургонам и явно готовую сорвать с них дверцы и растащить все, что найдется внутри. Папа успел распахнуть дверцы и показать этой толпе, что фургоны пусты. Разочарование и гнев, охватившие ее, ощущались почти физически. Ни я, ни папа не знали, на что она может решиться, однако представить себе, как эти люди разносят в поисках еды мотель, нам было легко.

Неожиданно какой-то юноша взобрался с гитарой на крышу одного из фургонов, уселся там и запел «Blowin’ in the Wind» Боба Дилана. И, слава Богу, петь он умел на славу. Голос у него был сильный и чистый.

Толпа смотрела на него с изумлением и благоговейным трепетом. А затем настроение ее изменилось — гнев растаял. Прямо на наших глазах напряжение покидало тела людей. Одни начали улыбаться, а там и смеяться. Другие подхватили песню. И меньше чем через две минуты от ярости толпы не осталось и следа. Кто-то уже обнимал друг друга за плечи. Кто-то просто поворачивался и уходил. И очень скоро толпа расточилась. Умиротворяющую силу музыки отрицать невозможно.