Краем уха я слышал, как перешептывается эскорт Ланга, и в интонациях этих людей ничего хорошего не усматривал. Все словно разваливалось прямо у меня на глазах. Я понимал, что это мой последний шанс, позволяющий спасти и мотель, и самого себя от вечного проклятия Уайт-Лейка.
Я запаниковал и начал сыпать самыми разными предложениями, среди которых были и такие: можно построить подвесной стадион, который удерживали бы на весу аэростаты, или засыпать всю территорию «Эль-Монако» цементом, который успел бы подсохнуть к началу концерта. Думаю, что тонкую грань, которая отделяет здравый рассудок от поврежденного, я пересек в тот миг, когда сказал им, что они могут разбомбить к чертовой матери все наше заведение и провести концерт на полученном таким манером пепелище.
И внезапно на меня снизошло вдохновение. А как насчет фермы Макса Ясгура?
— Послушай, Майк, у меня есть сосед, у которого найдется куча свободного места. Он хозяин большой фермы. Там сотни акров.
— Где это? Кто он? — спросил Ланг.
— Неподалеку отсюда, — ответил я. — Он занимается производством молока, сыра. Зовут его Макс Ясгур. Лучший домашний сыр и лучшее молоко в округе. Прекрасный человек. Может, он сдаст вам землю на время концерта. У него на ней просто коровы пасутся, и все. Места навалом. А в одном месте земля идет под уклон — получается естественный амфитеатр. Давай я ему позвоню.
Мы пошли назад, к моему танцевальному бару, из которого я мог позвонить Максу. Ланг и Голдштейн выглядели спокойными, я тоже старался сохранять спокойный вид, но затем вдруг бросил притворство и понесся по болоту, как спринтер, нацелившийся на золотую медаль, — мимо голых актеров, мимо выгребной ямы, прямиком к единственному в мотеле работавшему телефонному аппарату.
Набрав номер, я первым делом напомнил Максу о том, как ему нравятся мои музыкальные фестивали и сколь многое он уже сделал, чтобы помочь мне.
— Если бы мы смогли провести фестиваль на твоей ферме, Макс, мне не пришлось бы отдавать «Эль-Монако» банку, а моим родителям — перебираться в Майами и зарабатывать на жизнь домашней стиркой. Я смог бы даже утроить заказы на молоко и сметану. Макс? Скажи, что ты согласен.
— Конечно, согласен, Эллиот. В августе здесь тихо. Ты же знаешь, я люблю музыку. Приезжай ко мне с твоими друзьями, поговорим.
Я уселся в «Бьюик», Майк Ланг со свитой — в лимузины, и мы покатили на ферму Макса. И пока мы ехали, небо опять стало синим.
Майк Ланг, Голдштейн, да и все остальные попросту ошалели, едва увидев многие акры раскинувшейся под открытым небом земли Макса Ясгура, покатые холмы и естественный амфитеатр. Что и говорить, места были райские, как будто специально для концерта и созданные.
Я провел Майка и Голдштейна в магазинчик Макса Ясгура, представил их друг другу.
— Макс, этим ребятам нужен участок земли для проведения трехдневного концерта, — сказал я. — Подготовку придется начать уже завтра, потому что концерт назначен на пятнадцатое, шестнадцатое и семнадцатое августа, так что времени осталось мало, а сделать предстоит многое. Окей?
Максу было сорок девять лет, но выглядел он старше — овальная голова, на которой почти не осталось волос, толстые очки в тяжелой темной оправе, маленькие глаза, нос, как у Джимми Дуранте, широкий рот и слегка оттопыренные уши. За годы фермерской работы под ярким солнцем кожа его приобрела коричневатый оттенок. Впрочем, телом он был крепок — результат все той же работы. Он производил впечатление человека умного и доброго. Да Макс и был тем, кто на идиш называется «менш» — хороший человек. И одновременно тем, о ком принято говорить «малый не промах».
— Подумай, Макс, ты получишь эксклюзивный контракт на поставку молока, сыра и йогурта десяти тысячам поклонников музыки! — сказал я.
Макс покивал, соглашаясь, и улыбнулся, — видимо, моя отчаянная попытка убедить его в том, что ему привалила неожиданная удача, показалась Максу забавной. Я обернулся, взглянул на Ланга, — он тоже улыбался и совершенно лучезарно. А на меня вдруг навалилась страшная слабость. Я понял, что, если не подкреплюсь сейчас шоколадным молоком — шоколадным молоком Ясгура, — ноги меня держать больше не будут. Однако я оставался спокойным. Выглядел спокойным. Хиппово выглядел. Ну хорошо, не хиппово. Хипповости Ланга с его огромной копной каштановых волос и так хватало на всех.
Мы решили перебраться в стоявший на берегу озера, прямо напротив «Эль-Монако», итальянский ресторан «У ДеЛео», позавтракать там и обсудить все детали. Я хорошо понимал — это будет лучше, чем угощать их маминым варевом, подаваемым на купленных у разорившейся компании бумажных тарелках. Да и демонстрировать гостям удобства и персонал моего мотеля тоже было отнюдь не время.
Читать дальше