Шон О'Кейси - Современная ирландская новелла

Но других молодых людей влекло к ней, и ее обижала неизменная учтивость Питера. Правда, когда Мэй тянуло пофилософствовать, она говорила себе, что, вероятно, он ничего не может с собой поделать, во всем виновата природа, вот почему он и не способен скрыть свое мальчишеское преклонение перед Миком Макдональдом. Тем не менее Мэй находила, что природа поступает довольно несправедливо, не оставляя ей никакого интереса в жизни, ведь ей нравится только один молодой человек, да и тот педик. Так прошло года два, и мысли Мэй все чаще обращались к уединенному монастырю, где тихо и спокойно жили Шейла и Тесси, проводя дни в молитвах и размышлениях. Время от времени она туманно намекала, что тоже подумывает, не стать ли ей монахиней, но каждый раз это приводило к ссоре с отцом.

— Не будь дурой! — резко обрывал он дочь и вставал, чтобы налить себе еще виски.

Мэй знала, что он вовсе не против таких разговоров, ведь они дают ему лишний повод выпить.

— Ну, ну, Джек, как ты выражаешься! — огорченно говорила мать.

— А как прикажешь выражаться? Ты полюбуйся на нее. Взрослая девица и ни одного поклонника!

— Ну что поделаешь, если ей никто не нравится?

— Да уж кто‑нибудь понравился бы, веди она себя нормально, — мрачно говорил отец. — Как, по — твоему, чего хочет молодой человек от девушки? Читать с ней молитвы? Она просто сама на себя не похожа с тех пор, как сдружилась с этим семейством, как их там?

— Коркери, — подсказывала миссис Макмагон, не улавливая, что ее бедняга муж намеренно не желает запоминать их фамилию, — больше ему не на чем отыграться.

— Ну все равно, как бы их там ни звали, они сделали из нее круглую дуру. И не удивительно. Сами никогда умом не блистали, поделиться им нечем!

— Уймись, Джек, ты ведь не можешь отрицать, что они неплохо устроены!

— Устроены! — презрительно фыркал он. — Но где? В церкви! Все до одного, кроме этого парнишки клерка, — у того, видно, и вовсе с мозгами плохо, даже для церкви не хватает. Отдали бы уж его в какой‑нибудь нищенствующий орден.

— Но что ни говори, а дядя у них настоятель.

— Нечего сказать, настоятель! — ворчал Джек Макмагон. — Я из‑за этого настоятеля полуденную мессу не высидел, сил не было слушать, какую он порет чушь. Да он слова сказать толком не может, не то что читать проповедь. «Вам голову задуривают», — передразнил он возмущенно. — Будь у нас стоящий епископ, не такой, как наш, он бы заставил этого болтуна выражаться как подобает, хотя бы с кафедры.

— Но он же нарочно так говорит, Джек, чтобы прихожанам было понятнее.

— Прихожане и так понимают, чего он стоит, можешь не сомневаться. И он сам, и этот его цилиндр, и надутый вид! Обыкновенный пошляк, больше ничего, и все у них в семье пошляки, кого ни возьми — и с отцовской стороны, и с материнской. Если твоя дочка хочет в монастырь, договаривайся с ними сама. Но смотри, чтобы ни гроша моих денег не угодило в их карман, я этого не потерплю.

Мэй огорчало, что отец расстраивается, но она не принимала близко к сердцу его ненависть к Коркери. Ей было ясно, что он просто очень любит ее и боится остаться один под старость. Он баловал ее до тех пор, пока она, повзрослев, не начала ему перечить, и Мэй догадывалась, что теперь он мечтает о внуках, которых сможет баловать еще больше, ведь до того времени, когда они научатся перечить, ему не дожить. Но эта сторона жизни перестала ее интересовать и, как она сама понимала, виноваты тут были Коркери.

Мэй долго беседовала о своем замысле с матерью Агатой — сестрой миссис Коркери, и решимость ее укрепилась. Мать Агата ничем не напоминала свою сестру — шумную и веселую. Игуменья была бледная, сухая, невозмутимая; девушка попроще могла бы не заметить едва уловимую иронию, звучавшую в ее словах. Но Мэй заметила и поняла: к ней присматриваются.

Они с матерью покупали все необходимое для пострижения, но старательно следили, чтобы счета и пакеты не попадались на глаза отцу. Ни пьяный, ни трезвый, он не желал обсуждать этот вопрос.

— Пусть бедняга пока не расстраивается, — рассудительно говорила мать Мэй.

Он много пил и, когда был пьян, то и дело придирался к матери по всяким пустякам. С Мэй он не только не ссорился, но избегал даже споров, и ей пришло в голову, что он подготавливает себя к тому времени, когда ее не будет рядом и поспорить с ней будет невозможно. В день пострижения он капли в рот не брал, что очень порадовало Мэй, и держался с ледяной вежливостью, но когда позже Мэй, вся в белом, освещенная солнцем, появилась за решеткой, разделявшей приемную, и различила в полумраке отца — в лице его не было ни кровинки; внезапно он круто повернулся и, ни слова ни говоря, вышел. Только тогда чувство вины по — настоящему заговорило в ней, и она представила себе, какая безрадостная старость его ожидает. Ведь он так любит детей, тех, что еще не умеют перечить, и ему не надоедает объяснять им географию и арифметику, рассказывать про солнце и луну. А как поступила с отцом она? Пошла наперекор, лишила его всех надежд на будущее.