Марчин Вроньский - Нецензурное убийство

— Ну а мне что делать, пан начальник? — спросил Зельный, пригладив волосы.

— А ты прогуляешься по борделям, поспрашиваешь, — сказал младший комиссар и тут же перешел на официальный тон: — Только не говорите, что вы для этого задания не подходите!

При виде того, как разинул рот Зельный, даже Гжевич, которого ударили по карману, не сумел сдержать смех.

Вечер для ноября был вполне приятный. По крайней мере, был бы, если б не мертвый Биндер с утра и живой Томашчик днем. Мачеевский неспешно шел по улице Зеленой, параллельной помпезному Краковскому Предместью, минуя обшарпанные подворотни тех самых домов, которые с фасада выставляли сияющие витрины магазинов и соблазнительные вывески ресторанов. Зыга шагал, сунув руки в карманы, с папиросой в зубах.

Проходя мимо бывшей православной церкви, а ныне костела миссионеров, в котором уже послезавтра его ждала добровольно-принудительная месса для полицейских, он на минуту поднял взгляд на небо. Звезд не было, но сквозь тучи проглядывала луна. Был третий день после полнолуния, а потому никакие астральные флюиды не могли бы объяснить чудовищного убийства в квартире Романа Биндера, если бы Зыга верил в подобные вещи. Однако он не был скучающей вдовой, чтобы угодить в когти спиритизма или астрологии. Факт, он был вдовцом, как и Биндер, но отнюдь не скучающим. Детей, которых надо нянчить, ни своих, ни чужих, у него не было, а два месяца назад он завязал многообещающее знакомство с панной Ружей, медсестрой из Больничной кассы с Ипотечной. Вполне, впрочем, современной и эмансипированной, жаль только, что он не мог пригласить ее к себе. Не выходило; его развалюха на Иезуитских Рурах скорее напоминала пьяный притон, чем дом полицейского офицера.

Нет, о личных делах он сейчас думать не хотел!

Он вышел на минутку, чтобы ощутить пульс города, а может… за озарением. Однако озарение не приходило. Сердце Люблина билось в неспешном ритме старого флегматика. Завтра, конечно, с провинциальной метрополией случится сердечный припадок, когда в утренней газете она обнаружит труп и потянется за успокоительными порошками. «Ничто так не оживляет номер, как свежий труп», — говорил якобы сам Биндер.

— Так тебе и надо, сукину сыну, — пробормотал Мачеевский. — Но зачем так? И почему сегодня?

Он повернул на Свентодускую и по Краковскому Предместью направился к комиссариату. Был соблазн зайти выпить водки, но ему надо было просмотреть уйму бумаг.

— Вернулись, пан комиссар? — спросил дежурный, хоть и совсем не выглядел удивленным.

— Да. Заварите мне кофе.

— Но… — огорчился полицейский. — Кофе нету, пан комиссар. То есть, может, и есть, но злаковый. Ну а чай, насколько я вас знаю, пан комиссар, предлагать не буду.

— Тогда пусть кто-нибудь сбегает в «Европу». Крепкий, черный, полный кофейник.

Он зажег настольную лампу и вытащил очередную папиросу. В портсигаре оставалась, правда, всего одна, но у него было еще по целой пачке в обоих боковых карманах пальто. Затянулся, поглядывая на три кипы бумаг под окном. Конечно, с какой ни начни, все равно потратишь полночи на чтение всякой чепухи, пока на что-то наткнешься. Если вообще наткнешься.

Подвинул поближе самую дальнюю стопку и начал перелистывать, страница за страницей. Его не удивляло, что литераторы любят работать тогда, когда приличные люди спят. Вокруг — тишина и спокойствие. Был только его разум против хитросплетений преступления. «Хитросплетения преступления», хорошее название для книги, если он вдруг спятит и надумает стать романистом.

Прошло где-то с четверть часа, когда от чтения его оторвал громкий спор, доносившийся снизу. Он открыл дверь.

— Нельзя. Я сам отнесу, — упорствовал полицейский.

— Отнесете? Господин хороший, да как же вы этот поднос удержите?! — Мачеевский узнал голос пана Тосека, одного из пожилых официантов. — Разобьете, господин старший сержант, а за фарфор кто платить будет?

Зыга подошел к лестничным периллам и наклонился.

— Пропустите пана.

— Есть, пан комиссар, — официальным тоном подтвердил дежурный. — Проходите, пожалуйста.

Щеки у пана Тосека раскраснелись от вечернего холода. Поверх униформы официанта он набросил только демисезонное пальто. Но, как пристало бывшему солдату, об экипировке он заботился лучше, чем о самом себе. Поднос с кофе был укутан несколькими слоями салфеток. Когда пан Тосек поставил его на стол, из кофейника все еще поднимался пар.

— Запишите, пожалуйста, на мой счет, а это вам за беспокойство, пан Тосек. — Зыга вытащил из кармана пятьдесят грошей, в другом отыскал еще десять.