Марчин Вроньский - Нецензурное убийство

— Ну что ты?! — широко улыбнулся Закшевский. — Разумеется, я с тобой не знаком. Девушки бы разобиделись, что я полиции стучу!

Все четверо сидели за столом, не говоря ни слова, а Зельный с кислой миной просматривал грампластинки: один сплошные бетховены, ни тебе вальсов, ни танго. Мачеевский вывел редактора из спальни и велел ему встать рядом с ним у вешалки. Вскоре дверь квартиры открылась, и агент впихнул внутрь изрытого оспой парня в наброшенном на плечи демисезонном пальто. Томашчик вошел последним.

— Что происходит? — спросил он, увидев в прихожей Мачеевского с Закшевским.

— А что должно происходить? Проверь-ка лучше спальню. Этот тут странно смотрел, когда я рылся в постели. Я его караулю.

Он подвинулся поближе к выходу, надавил на дверную ручку. Подождал, пока Томашчик и его агент начнут перетрясать кровать. Глянул еще, что делает Зельный. Зельный ничего не делал, пластинки ему наскучили, и теперь он разглядывал молчащих женщин. Было ясно, что ни одна из них не в его вкусе, но, несмотря на это, он заученным движением откинул шарф, чтобы лучше смотрелся шелковый галстук.

— Расспроси знакомых o Биндере. — Мачеевский украдкой сунул Закшевскому в руку бумажку с номером телефона. — Обязательно! — прошептал он с напором. — А теперь убирайся!

— Зачем? — удивился редактор.

— Затем, что говно. Удрал от меня. Не укараулил я тебя, коммунист хренов.

— Что-то ты, Зыга, больно щедрый. Все ваши станут гоняться за мной по городу.

— Подумаешь, невидаль! Им и без того хлопот хватает с трупом Биндера. А даже если и так, то что? Ну, заберут на 48 часов. — Мачеевский осторожно приоткрыл дверь и вытянул Закшевского на лестничную клетку. Звуки обыска в спальне стали чуть тише. — Мне тоже придется тебя ловить, если будешь и дальше стоять тут столбом. Только не с такой помпой. Решайся — сейчас самое время бежать.

— Ладно, Зыга, — помолчав секунду, буркнул Закшевский. Внезапно в его глазах блеснула искорка веселья. — А чтобы было реалистичнее… Может, дам тебе хотя бы разок по морде?

— Не перегибай палку, Юзек, не то по носу захреначу.

— Ну, до скорого! — Редактор быстро пожал Мачеевскому руку.

— Не забудь о телефоне.

— Не беспокойся, — бросил Закшевский, сбегая по ступеням.

Когда он уже был внизу, Зыга услышал шум потасовки и грохот падающего тела.

— О Езус Мария! — выругался дворник.

— Выслужиться хотел, так терпи, — тихо проворчал Зыга и вернулся в квартиру, едва не столкнувшись с обеспокоенным Томашчиком.

— Что? Где задержанный?

— Выйди, пожалуйста, в коридор, — спокойно сказал Мачеевский. — Один.

— Сбежал? — догадался Томашчик, закрыв за собой дверь. — Сбежал, значит?! Ну прекрасно! Ты не знаешь, какие сволочи эти политические. Затаившиеся сволочи. Вот что выходит, когда кто-то берется не за свое дело. Ну ничего, я вышлю в город Новака и Гайовничека…

— Никого не высылай, — охолонул его Зыга. — Обычный рапорт, и все. Пусть его околоточные ищут. И запомни, от меня еще ни один ловкач не сбежал, а уж тем более политический фраер! — Он ткнул Томашчика пальцем. — Не делай ничего, потому что все равно ведь у тебя на него ничего конкретного нет.

— Ну как это так? Я не понимаю. — Томашчик нервически поправил очки.

— А тебе понимать и не надо, — пожал плечами Зыга. — Не твое дело. Собираемся, а то Биндер остынет.

Томашчик, ни слова не говоря, вышел из кабинета начальника следственного отдела. Зыга слышал, как он в ярости шагает по коридору, потом хлопнула дверь комнаты политических агентов. Крафт из-за своего стола растерянно посмотрел на Мачеевского.

— Тебе не следовало при мне на него гавкать, — сказал он. — Он тебе этого не забудет.

— Пусть скажет спасибо, что не при Зельном. А тянуло меня, Генек, ой, тянуло.

Если честно, Зыга слегка раскаивался, что сдали нервы. Но не мог он больше терпеть — Томашчик хозяйничал так, будто это он руководит расследованием. А когда еще вдобавок пригрозился, что пойдет на прием к Собочинскому, Мачеевский посоветовал ему позвонить министру и на всякий случай еще в пожарную охрану.

Естественно, речь зашла о Закшевском. Потом об остальных редакторах «Нашего знамени», которых Зыга приказал отпустить после допроса. Под конец снова вернулись к главному редактору. Томашчик упорствовал, что, сбежав, революционный поэт признал свою вину. Мачеевский даже не пытался объяснять, что, задержав его, они только выставят себя на посмешище. И тем более не хотел открывать, что завербовал Закшевского, потому что раздухарившийся Томашчик рвался бы использовать его в собственных целях. И неизбежно спалил бы информатора.