Марчин Вроньский - Нецензурное убийство

— Есть, пан комиссар. — Полицейский вскочил и вытянулся по стойке «смирно». — Но…

— Что?

— Я тут один. Люди на участке.

— На участке! — заорал Томашчик. — А около рынка то и дело кто-нибудь бросается под автомобиль. Почему никто не стоит там и не штрафует, а? Ваша фамилия!

Мачеевский кисло улыбнулся. Он с минуту раздумывал, не помахать ли из-за спины Томашчика служивому, чтобы успокоить, но отказался от этой мысли, поскольку тот выглядел не слишком сообразительным.

— Идем, — сказал он, поправив шляпу.

Зельный стоял, облокотясь на капот машины, и пожирал взглядом молодую еврейку, которая неспешно поднималась по крутой улочке Чвартек. Агент занял выгодную позицию, чтобы ни на миг не терять из виду ее точеные лодыжки, которые не могло прикрыть пальто.

— Паршиво, поедем одни. — Томашчик ударил кулаком по открытой ладони. — Надеюсь, твой человек настороже. Ну, в машину!

Набриллиантиненный агент кивнул и, с сожалением покинув свой наблюдательный пункт, уселся сзади рядом с Мачеевским.

— Ну и что ты об этом думаешь, Зыгмунт? — поинтересовался как будто уже менее самоуверенно Томашчик.

— Ничего я не думаю, меня переполняет слишком большое счастье, — буркнул Зыга.

— Счастье? — изумленно переспросил младший комиссар.

— Я всего седьмой год служу в полиции, а уже второй раз удостоился чести ехать на служебном автомобиле. Я тебе этого, Адольф, до конца дней не забуду.

Зельный отвернулся к окну, чтобы не прыснуть от хохота. Он хотел упереть взгляд во что-нибудь более любопытное, чем затылок шофера, но, как назло, ни одна обольстительная особа не переходила в тот момент Любартовскую, а потому он принялся рассматривать фасады еврейских домов.

Политический следователь поджал свои узкие губы и ничего не ответил. Тем временем черный «мерседес» свернул на Бонифратерскую, а потом — пропустив карету «скорой помощи», мчавшуюся в больницу Иоанна Божьего, — на Тясную. Шофер перекрыл машиной ворота дома под номером 2 и вытянул ручной тормоз.

Томашчик вылез первым. Ему даже не пришлось показывать полицейскую бляху — дворник подбежал сам.

— Все на месте, пан комиссар. Никто не выходил, — доложил он заискивающим тоном. — Сюда. — Он указал метлой на лестничную клетку за своей будкой. — Третий этаж, под табличкой «Бауманова».

— Идем, и смотрите в оба. — Томашчик расстегнул пальто и пиджак. Из-под полы выглянуло дуло револьвера.

— Есть, — пробормотал Зельный, поправляя галстук. — Давай иди! — приказал он дворнику.

На лестнице им встретилась старая еврейка с пустым угольным ведром. Она уже открыла было рот, чтобы спросить, кого ищут, но тут увидела оружие, выглядывающее у Томашчика из-под полы, и юркнула в квартиру. Зельный, замыкавший шествие, проходя мимо женщины, вежливо приподнял шляпу. Перепугавшись еще пуще, она захлопнула дверь, и было слышно, как запирает ее изнутри на цепочку.

Тем временем дворник стоял уже у квартиры Баумановой и поглядывал на Томашчика, ожидая указаний.

— Ну, стучи давай! — сказал тот вполголоса. — Спросят «кто», скажи: «Дворник».

Не спросили. Никто даже не приподнял заслонку «глазка». Дверь вообще не была заперта, поэтому полицейские не услышали звук открываемого замка, а только легкий скрип дверной ручки.

— Вы к кому? — На пороге стояла высокая рыжеволосая девушка в толстых очках, сваливающихся ей на крючковатый нос.

— Полиция! — рявкнул Томашчик, одной рукой показывая бляху, а другой подталкивая своего агента, чтобы тот вошел первым.

Квартира была небольшая. Прихожая служила одновременно и кухней, в следующей комнате, помимо супружеского ложа и резного дубового шкафа, с трудом помещались зеркало и обшарпанный дамский секретер. Только в последней комнате с маленьким балкончиком, выходящим во двор, стояли стол, стулья, кресло, застекленный книжный шкаф и комод с патефоном.

Томашчик выдохнул, увидев, что пятеро молодых людей сидят на своих местах, не пытаясь ни бежать, ни сопротивляться. Он подошел поближе и обвел взглядом коллектив редакции «Нашего знамени».

— Здравствуйте… — начал он с глумливой улыбочкой. — А может, скорее «шалом», — поправился он, заметив, что все три девушки за столом имеют ярко выраженные семитские черты. Только двое мужчин не были похожи на евреев.

Никто не ответил, а потому он повернулся к женщине в толстых очках. Она теперь стояла у книжного шкафа, и Зельный крепко держал ее под руку.

— Пани Бауманова? — спросил Томашчик. — Документы! Остальным тоже.