Анна Бялко - На той неделе - купить сапоги, спасти страну, выйти замуж

— Оставь девчонку, сволочь, пусть говорит!

Военного мужика выпихивают из троллейбуса на ближайшей остановке, а меня заставляют продолжать мой сбивчивый рассказ. Входят все новые люди, им тоже интересно, я говорю снова и снова, лица людей оттаивают...

Господи, какое счастье, они не каменнолицые сволочи, они просто ничего не знали. И теперь они тоже пойдут, и нас будет больше, и, может, все еще обойдется...

У Тани старушки накидываются на меня с расспросами, плещут руками, хлопочут... Где ты была, да зачем ты ходила, да как ты могла... Я рассказываю им, что могу, потому что про Севку тут говорить нельзя, а без него вся история теряет связность и логику. Послушать со стороны — и правда дурость. Статуя Свободы на баррикадах. Но мне ввиду обстоятельств прощается некоторая бессвязность рассказа, Таня сама из диссидентов, ей это все близко и понятно.

Таня греет мне какой-то суп, и я честно пытаюсь поесть, но у меня не выходит, а вернее, в меня не входит ни глотка. Я вспоминаю, что собиралась залезть в ванну, но понимаю, что сил уже нет, ухожу в комнату, ложусь куда-то в уголок на диван и пытаюсь заснуть.

Заснуть, конечно, тоже не получается, ничего удивительного, организм не может нормально функционировать в стрессовых условиях. Но ничего, просто полежу часок, все равно легче будет. Вдруг откуда-то снаружи слышу — радио, такие уже родные позывные «Эха Москвы», не тихие, как ночью, а громкие, радостные.

Вскакиваю. ГКЧП бежало! Я быстро-быстро одеваюсь, хватаю сумку и, отпихивая с дороги Таню, почему-то пытающуюся меня удержать, бегу со всех ног на площадь.

Переулками, подворотнями, тут совсем близко, я отлично знаю дорогу, сколько тут с коляской нахожено, кто бы знал тогда, что пригодится... Вот уже Садовое кольцо, вон «Баррикадная»...

Кругом толпы, толпы народа, все бегут к Белому дому, в лицах — надежда. Уже совсем близко, вдруг подымаю глаза и вижу — в небе плавает стратостат, воздушный шарик, а к нему привязан гордый триколор, наш флаг.

Честное слово, я никогда не была ни сентиментальной ревой, ни патриоткой, но тут я опять плачу. От счастья. От гордости — вот глупость, если подумать, но я не думаю — за наш победивший флаг. Мы справились, мы выстояли, и флаг наш — цел и реет в небе.

Проболтавшись в счастливом забытьи по площади минут сорок и немного успокоившись, я иду к Кате, оттуда, созвонившись, еду к Ляле с Сашкой. Лилька уже у них. Все смотрят новости. В эфире вновь появились российские «Вести», и нам наконец показывают правду. Действительно, эти серые резиновые морды, ГКЧП, струсили, бросили все и бежали в Крым просить пощады у арестованного президента. А за ними погнались наши и арестовали их по дороге. Полный триумф демократии и свободы.

Телевизор стоит на кухне, мы громоздимся вокруг. Новости ошеломляют едва ли не больше, чем те, первые, с которых все началось. Когда ж это было? Боже, всего два дня назад! Ведь целая жизнь прошла.

Кстати, о жизни. Пора и о ней подумать, не все ж за свободу бороться. Я начинаю искать Севку. Выуживаю из сумки бумажку с телефонами, звоню по одному номеру, по другому, его нигде нет. Был и ушел. Наконец:

— Да, здесь, но вы знаете, он сейчас спит, он тут ночь не спал.

— Я знаю. Мы с ним вместе не спали.

— Ой, я сейчас, сейчас позову.

И в телефоне Севка, заспанный, но счастливый. Он уже, конечно, тоже в курсе, и мы начинаем обсуждать дальнейшие планы.

Все-таки нельзя быть до конца уверенными в том, что все кончилось. Счастье так велико, что разум не может его охватить, и остается место для сомнений. Уж очень не хочется обмануться в победе. Мы сейчас расслабимся, а они опять... И мы все вместе решаем снова — на всякий случай — пойти ночью к Белому дому. Еще надо. Кто знает, может, и понадобится, может, еще не все...

Но я кладу трубку, возвращаюсь в кухню, сажусь за стол (Ляля тем временем достала какую-то еду) и — чудо — уже могу есть. Оказывается, мы все можем. И едим. И еще как. Здоровенная сковорода картошки сметается в одну минуту, Ляля снова лезет в холодильник за кастрюлей позавчерашнего борща, до которого два дня ни у кого руки не доходили... И мы радостно исправляем упущение.

Потом мы собираемся. Но это совсем не те сборы, что были вчера. Мы спокойны и уверенны. В конце концов, мы, наверное, очень сильные, если смогли сломать — шутка ли — советскую власть. В это невозможно поверить. Кто-то вспоминает стишок:

Я проснулся в семь часов

Вне себя от счастья —

Нет резинки от трусов