Ирина Ратушинская - Наследники минного поля

Его, еврея Петрика, больше не было. Его — вообще никакого не было: кем же он ещё мог быть, как не евреем? Но это всё была правда, правда — и насчёт жидовской морды тоже. Действительно, никогда не называли, даже драться из-за этого ни разу не пришлось. А, напротив, чуть настороженно относились некоторые из новых знакомых. Он тогда полагал, что из соображений безопасности: не сразу же вновь представленному — душу нараспашку, времена-то какие… Теперь он понимал, но это всё не имело значения: он не был евреем, и не был никем, и его не было…

— Ты что это делаешь?

Это неправда, что Лялечка чуть не вытащила его из петли. Он просто хотел посмотреть на петлю. Как она делается.

А что полотенцем хлестала по лицу и что-то кричала в голос — это было. Пока ему не стало больно и он не увидел, что Лялечка ревёт и трясётся.

И это неправда, что он после того чуть не полгода лечился от нервного срыва и глотал какие-то депрессанты, то ли антидепрессанты. Его вылечила тогда Лялечка. Тем полотенцем.

Наутро, с ощущением то ли пустоты, то ли ваты в голове, он пошёл к отцу. Извиняться. Через полчаса Лялечка бдительно явилась следом: удостовериться, что всё в порядке. И тогда уж позволила себе всласть поплакать в обнимку с Мусей.

Потом, когда к Петрику вернулось чувство юмора, Миша смеялся:

— Ты, Петрик, за всю эту историю уже отсидел тогда с Манечкой и со мной. В подвале и в катакомбах. Так что не тушуйся: ты у нас будешь почётный еврей, если хочешь!

А Лялечка считала, что с неё хватит всей этой мороки. Безо всяких там самоопределений и задолго до них — Петрик был для неё самый золотой человек на свете. Так что если он станет прежним Петриком и не будет брать дурного в голову — мир от этого не закрутится в неправильную сторону.

Алёша со Светой не слишком удивились: они дядю Якова и тётю Мусю давно знали. Как раз в их духе вся эта история. И, если б не она — совсем иначе повернулось бы дело у Петрика, это все понимали. Но «если бы да кабы» — не считались у них.

А больше никто и не узнал ничего. Боря звонил несколько раз, потом перестал. Истолковать мямленье Петрика можно было как угодно, особенно по телефону. Что ж, не у каждого хватает смелости бороться за права своего народа.

Только чуткая Катька иногда, если Петрик задумывался, проводила ладошкой по его щеке:

— У вас зуб болит, дядя Петрик, да?

Света изводилась над своим сердоликом. Результаты получались какие-то неубедительные. Да, заживали царапины — так они и так бы заживали: не было уверенности, что сердолик радикально ускоряет дело. Прошла у Катьки свинка — опять же, хоть и быстро, но из обычных рамок не выламываясь. Чуда, словом, не происходило — такого, чтоб служило безусловным доказательством. Надо попробовать поставить чёткий эксперимент.

Она запрягла Алёшу в дело, и он подключил электроплитку через ЛАТР — чтоб грела слабенько, но постоянно. Зачем? Ну, она потом скажет, зачем. Когда получится.

Запрягла Вову — он достал у знакомых геологов плоский срез сердолика. На одну половину плитки — кирпич, на другую — сердолик, на оба камня — по чашке Петри с намоченными зёрнами: в какой скорее прорастут?

И — получилось, получилось! Сомнений быть не могло! В той чашечке, что стояла на сердолике — все проросли до единого, а в той, что на кирпиче — только первое пока проклюнулось. Это было доказательно, это работало!

Она ликовала целый день, пока Алёша, вернувшись с работы, не раздолбал её результаты в пух и прах.

— Ну, и что это доказывает? У кирпича твоего теплопроводность меньше — вот и всё. А у сердолика — больше, он монокристалл. «Кирпичным» зёрнам холоднее соответственно, ну они позже и идут. Хочешь, у меня выход на пилу есть, я срежу тебе с кирпича пластинку потоньше, чем этот сердолик. И тогда попробуй.

Он оказался прав, к великому Светиному горю: теперь быстрей проросли те зёрна, что на кирпиче!

Алёша утешал:

— С экспериментами — всегда не так, как хочешь, а так как есть. Если, конечно, по-честному. Если после выстрела мишень не подмалёвывать. И зря ты в это лезешь, по-моему. Медицина — это же не наука.

— Как это не наука?

— А так, что точно повторяемые эксперименты не поставишь. Больные все разные, и врачи все разные. Аспирин и то не на всех одинаково действует. Ну хорошо, не закипай: наука твоя медицина, но не точная. Поди разберись, что там от организма, а что от внушения. А в точных науках задача трёх тел — и то уже не решается. Так что на точность плюнь. Тут, может быть, во внушении всё дело — ну и на здоровье.