Ирина Ратушинская - Одесситы

Анна совершенно потерялась, когда умер свекор. Устроить Алешу в детский сад не удалось. Она пыталась брать мальчика с собой на работу, но из этого ничего не вышло: старшая медсестра была женщина придирчивая, и быстро обнаружила непорядок. А Анна была не в том положении, чтоб нарываться на неприятности. Выручила Циля из их же двора. Муж ее был маленький и тихий, где-то там служил в трамвайном парке, и о нем двор мало что знал бы, если бы Циля через два слово не третье не вставляла «мой Фима». Однако, похоже, после службы у него оставалась еще пропасть энергии. Во всяком случае, Цилина плодовитость была легендой квартала: если она не носила очередного отпрыска — то, значит, еще кормила. Вся ее ватага, замурзанная, крикливая и несокрушимо здоровая, с утра до вечера галдела во дворе под бдительным Цилиным присмотром. Признанная «дворовая мама», Циля раздавала щедрые шлепки и своим, и чужим — стоило вспыхнуть драке или опасному озорству. За небольшие деньги она охотно взялась смотреть и за Алешей, чтоб он не оставался дома один. Мальчик и тут не капризничал, приспособился быстро. Через несколько недель он уже заговорил с еврейским распевом. Но, учуяв, что это почему-то раздражает папу, легко разграничил домашние и дворовые манеры. Когда хотел подлизаться к отцу — пел французские песенки, заученные от деда, и без нужды утирал нос платком. В остальных случаях ему хватало рукава, как нормальным одесским детям.

Что его примут в школу — Анна не сомневалась. Именно сейчас, пока лечившийся в их больнице от язвы Николай Ильич еще директор. А кто знает, что будет через год? Всех метут, Господи, всех метут. Что будет с мальчиком, если возьмут и ее? Олег-то уже большой, работает. А вот-вот в армию — тогда Алеше в детдом? И не простой, а специнтернат для детей врагов народа. Что там над детьми выделывают — ходят всякие слухи, а точно никто ничего не знает. И это самое страшное. Она одернула себя: кажется, мы становимся пуганой вороной? Кто чего боится, то с тем и случится. Вон мальчик сияет, празднично и заранее прилежно. Не хватало испортить сыну великий день.

Они отпраздновали этот день не только покупкой формы и ранца, но еще и мороженым за скользким мраморным столиком бывшего кафе Фанкони. Кутить так кутить! Придется призанять денег у Нины, она не откажет. В прошлом году сама у Анны брала.

Был уже румяный летний вечер, когда мать с сыном вернулись домой. Алеша, разумеется, не усидел и пяти минут: помчался хвастать Мане с Петриком новехоньким школьным имуществом. Олег еще не возвращался. В квартире было чисто, прохладно и пусто. Анна подошла к зеленоватому зеркалу в тяжелой резной раме: Павел выкупил его у жены председателя домкома, когда председатель быть таковым перестал. Анна помнила это зеркало, оно стояло раньше у Петровых в прихожей. Каменный подзеркальник в серых прожилках, тяжелые пузатые ножки, тоже резные. Они крутились с Зиной перед ним еще девчонками в гимназических шляпках, а Павел их дразнил, когда заставал за этим занятием. Теперь оно отразило усталую женщину, с сильной проседью в коротко стриженых светлых волосах. Подбородок отяжелел, концы губ — как залеплены, и уже наметились книзу. Сорок четыре. Когда Павел отбудет срок — будет пятьдесят четыре. Не думать об этом! Пусть только останется жив, а там — хоть семьдесят. Она теперь не потеряется, как в первый раз. Спасибо Марии Васильевне: устыдила ее тогда. Ни слова не говоря, как она умела. Анна улыбнулась в сумеречное стекло, как если бы Павел ее видел сейчас. Вот так-то лучше.

— Мама, можно, Петрик и Маня будут у нас пить чай? Тетя Муся уже два часа как скоро придет! — послышался из прихожей, она же кухня, Алешин голос.

— Давайте-давайте. Алеша, оставь примус, я сама разожгу! — встрепенулась Анна. Она любила, когда Алеша приводил этих забавных пятилеток с черносливинами-глазищами. Уморительно было смотреть, как сын по-рыцарски делился с крошечной Маней. По его понятиям, это означало — всем поровну, а Мане — еще половинку его печенья или конфеты. Даже от куска сахару он непреложно давал ей отгрызть, и она, как маленькая женщина, принимала это как должное. В одной из обычных их бесед перед сном Алеша рассказал маме, что Маня — заколдованная принцесса, и по-настоящему ее зовут Марианна. Анна была польщена доверием и только надеялась, что ее маленький принц не скоро догадается расколдовывать свою Марианну поцелуем. Куда лучше, если дети на глазах. Хорошо, что еще осталось абрикосовое варенье.