Геннадий Прашкевич - Упячка-25

Я ответил: «Я в этом не разбираюсь».

Даже историк в «реанимации» посчитал мой ответ высокомерным.

Зато профсоюзная организация научного городка на торжественном вечере, посвященном «Солнцу земному», преподнесла художнику Кривосудову (то есть мне) набор чудесных масляных красок. Они вкусно пахли, но я не знал, что с ними делать. Для меня, как и прежде, все определял какой-то один цвет, и переучиваться я не хотел. Обрадовался, когда из горисполкома пришло предложение облагородить бетонный город, осветлить его. А то стоят по скверам скульптуры мрачные, закопченные, облупленные, не сразу поймешь, работница-ударница замахнулась на хулигана серпом или маньячка кого-то подкарауливает.

Начал я с бюста одного летчика-героя.

Стоял этот бюст в липовом сквере — ни цвета, ни запаха.

Для начала я покрыл его золотой краской, он сразу весело засиял — как праздничный самовар осветил сумеречный сквер. «Народ приятности требует от художника!» Я слова Первого крепко запомнил. «Кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть». Если бы не везде пролезающие ветераны войны, я бы город полностью преобразил. Планировал покрыть золотой краской бетонные заборы — золото, известно, и в дождливый день не саднит сердца.

…двухкомнатную квартиру выделил горисполком, лауреатское вознаграждение обещала доставить Галина Борисовна. Я целый месяц ждал ее приезда. В газетах читал, что в Москве она так и сказала с высокой трибуны: «Тесная связь с народом себя окупает», и ей устроили овацию. В издательстве «Искусство» лежала объемистая монография Галины Борисовны «Единственность метода. Советский художник П.С. Кривосудов-Трегубов»; правда, защита докторской зависла, потому что в последнее время у советских искусствоведов что-то не складывалось.

«Пантелей, — звонила Галина Борисовна из Москвы. — Ты работаешь?»

«Стараюсь…» — отвечал я, пытаясь понять ее настроение.

«А кто у тебя так громко хохочет?»

Когда Галина Борисовна впервые это спросила, по спине у меня пробежали мурашки. Она будто позвала… А в гости ко мне как раз зашли две сестры, пустые, как праздничные шары, но веселые. Никогда раньше Галина Борисовна не выражала никаких чувств по таким поводам. Ни в Певеке, ни в Магадане, ни в Новосибирске.

«Выгони всех! Хватит небо коптить!»

Я промолчал. Такого она раньше тоже не говорила.

Почему-то я скрывал от Галины Борисовны свои попытки воссоздать ее на бумаге.

Не хотела она умирать под моими поцелуями, поэтому я вновь и вновь рисовал ее на нежном матовом фоне в коротком платьице и высоких жокейских сапогах. Тонкими кисточками. Не с фотографий, конечно, а по памяти — как она перед сном вынимает шпильки из длинных темных волос… Чудесный полуоборот, летящие волосы… Ох, как схватить такое?.. В последнее время я работал со специальным спиртовым настоем. Он оставлял на ватмане слабый нежный след — сперва влажный, а потом, по мере высыхания, — почти неуловимых слоновых оттенков…

Но что-то там у советских искусствоведов не складывалось.

«Если вы начнете бросать ежей под меня, я брошу пару дикобразов под вас».

Так в свое время говорил Первый (и энергично повторял его двойник), но, похоже, на этот раз ежей Первому успели набросать больше, чем он дикобразов. Я судил по долгому отсутствию Галины Борисовны, по ее тревожным телефонным звонкам. После октября 1964 года обо мне вдруг забыли. Даже в «реанимации» мы как-то незаметно перешли на разговоры о всеобщей мировой истории; когда пупс начинал свою мантру о князе Игоре, мы его затыкали.

Однажды Галина Борисовна позвонила.

«Я в Толмачеве. Жди. Через час у тебя буду».

Все, что я успел — попрятать в стол, в шкаф, за книги какие-то чужие чулки, что-то еще такое неопределенное, воздушное. Галина Борисовна ворвалась в мою квартиру как мечта. Поцеловала в щеку: «Подожди, я переоденусь», и с большим пакетом в руке укрылась в ванной.

Дело простое. Пусть с дороги поплещется.

У меня был молдавский зеленый горошек, я порезал докторскую колбасу — тонкими ломтиками, аккуратно. Болгарские спелые томаты выложил на тарелку. Из напитков был спирт, зато целая бутылка. Мне тогда нравился цвет спирта. У него, правда, есть свой цвет. Именно свой, непередаваемый, как у ключевой воды, кстати. Существуй в мире натуральная спиртовая краска, я бы только в этой гамме работал — писал бы Галину Борисовну, пусть освежает мужские взгляды.

Галина Борисовна, кстати, сильно помолодела.