Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

Шел я мимо речки, где веселый девчачий народ полоскал свое бельишко разного колера и фасона, и торопился пройти это опасное место, над которым с повизгом летала частушечка:

«Фольклор, фольклор, — облегченно вздохнул я, — сплошное на острове устное сочинительство. Ну, кажется, пронесло, не задели…»

Но обрадовался преждевременно, потому что сзади тотчас крикнули задорно:

— Дядя, куда торопишься?! Не боись! Нам не нужна твоя сберкнижка!

Поздно! Я был уже далеко, вне досягаемости злых язычков, и весело нашептывал: «Уберите этих девок… Уберите их, потому что они тоже стихия, способная клокотать огненным расплавом и рушить любые берега!»

В конечном счете здорово, что они такие. Что им не нужна ничья сберкнижка.

Шумят над островом тропические циклоны. Будто началась материковая весна, так тепло и так вольно дышится. Раздувает шалым приворотень-ветром юбки, которые бочонками и колоколами, треплет блузки, которые бесхитростны, как сорочки у бравых парней. Сквозь волосы, спелой травой оплетающие лица, липнущие к губам, разбойно взблескивают глаза, и губы дрожат, пухнут от сдерживаемого смеха: «Уберите эту речку…»

Я постучал в комнату номер восемнадцать: здесь жила еще недавно Жанна Вертипорох. За дверью сказали как будто «да». Я вошел.

На кровати лежал кто-то, с головой укрытый бордового цвета одеялом, и никого больше в комнате не было.

— Простите, я хотел узнать, что с Жанной…

— А вы, часом, не ветеринарный студент?

— Нет.

— Жанна уехала.

— Как уехала? Она же была больна. Ее еще в больницу увозили…

Голос, доносившийся из-под одеяла обесцвеченно-монотонно, все же показался мне знакомым.

— Ей Соня Нелюбина дала денег, потому что у той ни гроша, а еще немного местком выделил… Не знаю, за какие трудовые натуги.

— Соня дала денег?

— Дала, а что?..

— Не похоже на Соню, чтобы такая благотворительность…

— Бросьте вы! Какая уж она ни есть, Жанна, но не пропадать же ей на корню, у всех на глазах. Не хочешь работать — катись, мы тебе даже денег дадим на проезд и харчишки. Может, на материке придешь в чувство, там для этого более подходящие условия. Я ей тоже немного дала. Много — такой пожалела, а немножко — пусть пользуется.

Выслушав это, я сказал:

— Откройтесь же вы наконец!

Одеяло шевельнулось, выпростались русые волосы и красный, как бы обожженный солнцем лоб, . почти неразличимыми щелочками сверкнули и потухли глаза.

— Здрасьте, Павел. И не смотрите на меня, пожалуйста. Я то, что раньше называлось Дианой Стрелец.

— Ба, ба, ба! Здорово, Дина! Как вы здесь очутились, вы ведь жили в другой комнате?

— Сменила прописку. Лидка попросила — вот которая в вечернюю школу ходит, чтобы я ей с математикой помогла.

— Да, но что же это с вами приключилось?

— Я ходила на сопку четыреста двенадцать. Жила с девчонками, еще в той комнате — они какие-то унылые девчонки! Их ничто не интересует. Сидят себе на кроватях, а то ходят на осточертевшие эти танцы, возвращаются в пылюке и жалуются, что скучно, что скорее бы домой… А какой чудесный остров! Они его не знают… Ну, я и пошла сама.

Диана подтянула одеяло жутко бордового цвета. Осталась видна только полоска лба, отблескивающего червонной медью.

— Там, знаете, как здорово? Там есть такая береза, ее стволы стелются почти над землей и образуют как бы изогнутые рамы, а в те рамы видна бухта наша, и поселок, и сейнера — и так все это весело, все нарядно. И там еще между двух холмов виден клин океана в барашках, будто тельник на груди моряка…

— Смотрите, как у вас получается, — сказал я. — Вроде стихи…

— Да, да, да! А сверху видна вся эта земля, весь Шикотан и Край Света тоже.

— Покажите ваше лицо. Ипритка?..

— Она. Сумах ядовитый… Я там, знаете, поспала немного. И вообще это было давно, с неделю назад. А вчера волдырчики повыступали на теле, зуд ужасный. Ну, я еще в ночь сходила на работу, а сейчас вот лежу. Глаза почти не раскрываются, позапухли. Такая гадость… хуже яда. Яд хоть высосать можно, если змея укусит, а ипритка входит в тело незаметно и таится. А потом — через неделю или две — нате вам, пожалста!

Она шевельнула под одеялом рукой. — Там, на подоконнике, ипритка. Три каких-то вида. Один — точно ипритка, потому что все они лежали у меня за пазухой, а теперь у меня такой образовался пояс из волдырей.

— Каракатица тоже ваш трофей?