Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

Но Жанна рассудила по-своему. Что ж, ей виднее. Только жаль, что в этот раз не будут пронзительной медью кричать фанфары, не запоют умилительно флейты.

Жанна отняла у мира капельку музыки.

Над островом чередой проносились циклоны: кряду несколько дней лил обычно дождь, лил, не останавливаясь ни на минуту, и вдруг иссякал весь до капли. Сияло солнце, воздух, насыщенный влагой, был банно душен, становилось как-то сладостно, разморенно, ничего не хотелось делать, а только бы нежиться в нежданных потоках тепла.

Таков был тропический циклон, за промозглым холодом которого, как исполинский пушистый веник, влачилась духота тех краев, где произрастают кокосовые пальмы и аллигаторовы груши. И казалось, что даже пахло чем-то незнакомым, какой-то вроде бы розовой дынной мякотью.

На острове устанавливались жаркие дни — три, четыре, пять, — и неубедительной, непрочной казалась эта всеблагость стихий после диких тайфунных ливней и унылых, на неделю замешанных туманов.

Но в нынешнем году солнечных деньков осенью все же набиралось немало. Весь сентябрь был прозрачен, светел и тихозвонен, как тонкая поделка из стекла: урони — разобьется.

Недаром искони назывался этот клочок Курил невдалеке от Японии — Лучшим местом. Именно «Лучшее место» и означал Шикотан в переводе с языка айнов. Айнам здесь пришлось, правда, несладко. Завезли их когда-то японцы с Северных Курил насильственно и принудили заниматься посевами, огородами, разведением скота. Было это непривычно «мохнатым курильцам», приспособленным к более суровым условиям бытия, к зверобойному промыслу.

На Шикотане айны зачахли, почти вымерли. А между тем земля шикотанская к пришельцу всегда добра, и уж чем-чем, а скотоводством можно бы здесь заниматься с большим размахом. Во всем в природе сквозят здесь такая откровенность и приятие, и даже вот японский микадо чем-то прельщался некогда на Шикотане.

Вот на этом попадаешься — ищешь ярких красок и выразительных для них определений, а ярких красок нет, все пейзажи острова выполнены в приглушенной, но теплой тональности, в одной цветовой гамме, имеющей множество неопределимых на слух, почти невидимых глазу оттенков-звучаний.

Нужно долго прожить на острове, чтобы уловить, наконец, откуда вся эта прелесть его. Она, вероятно, оттого, что катаклизмы, потрясавшие некогда эту часть земного шара, здесь уже не напоминают о себе жестоко и обнаженно. Рельеф повсеместно сглажен, и камень, эта извечно мрачная материя, укрыт от взоров под бамбуковыми, рододендроновыми и можжевеловыми коврами-заплатами, их умиротворенный блеск отзывается в душе человека вроде бы и минором, но минором торжественным.

Камень в разъятом своем естестве виден только над морем, он громоздится здесь кручами, расступается надежными бухтами, в которых дремлют корабли, увешанные гроздьями зеркальных ламп и ожерельями вяленой сайры.

Он все может, камень, его силы неизмеренны, он клокотал когда-то вулканическим расплавом, и лился, и шипел пузырями, и всплескивался огненной пеной, и дрожью давнего его буйства до сих пор сотрясается временами остров, колебля деревянные дома, пугая людей. В общем-то жив курилка! И камень еще под градусом! Он еще во хмелю, где-то в скрытых своих безднах, где-то бродит там шипучее тесто радиоактивного распада и в подкоровых нервных центрах пухнет, выгибается эпилептически магма… На соседних островах она нет-нет да и вырвется, бешеная, наружу, здесь же утихомирилась, дремлет. Здесь заплеснула и ублажила это сатанинское кипение планетной плоти зеленая хлорофилловая кровь. Здесь зреют-колосятся травы, и под их густой тяжестью никнут сопки, оползают их вершины и уже даже не представишь себе, что и они когда-то корчились в первозданном хаосе, что их склоны дыбились расщепленно, что вместо выположенных долин разверзались у их подошв пропасти, что низвергаясь, громовые камнепады секли зигзагами частую в ночи искру, и потоки серных расплавов, жутко бормоча, извивались в расщелинах, и дымом, дымом вселенского пожарища заволакивало все окрест.

А нынче над островом проносятся тропические циклоны, опаивая его землю приворотень-зодой, дуют тугие приворотень-ветры, дуют-раздувают девушкам юбки (которые бочонками и колоколами), космато ерошат им волосы, которые с укладкой и стриженные прямо, без затей.

Возвращаясь из очередного маршрута, я прямо с рюкзаком и молотком в руке направился по обыкновению проведать девушек: как живут, чем собираются заняться вечером…