Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

— Если ты такой специалист, акты на нас составляешь за каждую ошибку, становись и определи, какого кашалота бить. Для меня, к примеру, все на одно лицо. Какого скажешь, того и убью.

Геннадий выбрал одного — это был недомерок. И еще дважды он ошибся.

Теперь китобои над ним хохотали.

Ольге стало стыдно за этих людей. Будто Геннадий не делает общего с ними дела. Будто не заботится о том, чтобы этим же самым весельчакам было что бить завтра, через год и через десять лет. Будто у него какие-то личные капризы, а не государственный интерес. Ну да, он ошибся, у него нет опыта. Но эти-то — они знают, какой кашалот годен для убоя, а какой нет. У них свои приметы, и глаз наметан остро, они же сразу увидели его промах. Они знают и видят, но хитрят. И потешаются над парнем, который только что от учебников оторвался. Это легко — потешаться. Но это бессовестно.

У Ольги не было времени испортить самодовольной компании аппетит. Но Геннадий… с ним надо повстречаться, ему нынче неспокойно, как, может, никогда до этого. Вот он даже в столовую не пришел.

После работы она пошла в магазин купить чая и варенья. Ей встретилась приятельница — лаборантка с китокомбината — и со смешком, блестя глазами, сообщила:

— Знаешь, Олька, наш инспектор в море как опростоволосился… Теперь не знает куда глаза девать. Ребята по ошибке убили недомерка — так он прошел мимо и будто не заметил. А раньше-то придирался к каждому пустяку. — Помедлив, она добавила с легким испугом: — Говорят, китобои грозились избить, если что…

— Ну… избить, — бесстрастно проговорила Ольга, внутренне напрягшись. — Избить — это в наше время не просто. И на драчунов управа найдется.

Уже не слушая приятельницу, она смятенно подумала: «Геннадий прошел мимо! Да как он мог? Отступился от обязанностей своих, от убеждений?.. Может, сплетня, а может, и правда. А может, и струсил».

В магазине она его увидела. В очереди перед ним кто-то покупал спирт.

— Мне тоже спирту, — сказал Геннадий. Продавщица робко взглянула на него. Для нее это было новостью.

— Вам… тоже спирту? — нерешительно переспросила она.

— Да. — Нечаянно обернувшись, Геннадий встретился с прямым взглядом Ольги. — То есть… не нужно. Извините, пожалуйста. Извините.

Так и не купив ничего, он круто повернулся и выбежал из магазина.

Может, это было некрасиво и безнравственно — Ольга в такие тонкости не вдавалась, — в тот же день она пошла к Геннадию.

Он не удивился ее приходу.

— Садитесь, — подвинул ей табуретку.

Он похудел и, казалось, повзрослел. На шее уже не было красной полоски — ее покрыл загар.

— Я принесла вам спирту, — сказала Ольга. — Мне подумалось, что там, в магазине, вы постеснялись меня. Вы не стесняйтесь, пейте.

Как бы защищаясь от неожиданного выпада, Геннадий взмахнул рукой.

— Я не пропойца какой-нибудь. Но иногда глоток спирта необходим, как в жажду глоток воды.

— Ну и глотните.

— Нет. Теперь уже ни к чему. Жажда прошла. За окнами стемнело. Он щелкнул выключателем, загорелся неяркий свет.

Потом он стал перебирать бумаги на столе, явно тяготясь присутствием Ольги. Она это чувствовала. Что ж, она понимает. Она уйдет. Но пока еще не были сказаны какие-то все объясняющие слова. А их надо было сказать.

Силясь перебороть неловкость, она не впервые уже стала разглядывать книги на самодельной этажерке. И не впервые уже она подивилась склонностям хозяина. По книгам их нельзя было определить. Книги сбивали с толку. Геннадий интересовался «Воспоминаниями о развитии моего ума и характера» Чарлза Дарвина, «Борьбой самбо», «Грамматикой и словарем-минимумом языка эсперанто», «Школой шахматной игры» Пауля Кереса, заглядывал в справочники по высшей математике и в курс радиотехники…

У Ольги голова пошла кругом от пестроты названий.

«Да, а пока, — подумала она, — пока он следит за развитием чужого ума и характера, он проходит, даже не взглянув, мимо кита-недомерка. Это тоже развитие характера, но только в какую сторону?»

Она равнодушно взяла с полки книгу и равнодушно прочитала на обложке:

— «Ди лайден дес юнген Вертерс». Гм… «Страдания юного Вертера» Гёте.

Геннадий оторвался от бумаг и обрадованно спросил:

— Вы знаете немецкий?

— О, ну да, конечно, — усмехнулась Ольга. — В пятом или шестом классе, года через три после войны, когда учителей не хватало, к нам в станицу прислали одного… Он сразу заявил, что, мол, ребятки, немецкий язык я знаю плохо. Ну еще там, как перевести «Вир бауэн тракторен» и «Анна унд Марта баден», я знаю. И про стол, про нож и окно я знаю… Потом его разжаловали в физруки ; я тогда была уже, кажется, в седьмом. — Ольга приподнялась, встала в позу, нахмурила брови. — Он спрашивал нас, этот, черт бы его взял, учитель: «Что такое тактика?» Но мы молчали, и он отвечал сам: «Тактика — это такая навука, которая приказыват: хошь не хошь, а ползай!» Геннадий засмеялся.