Дмитрий Панченко - Записки русского бедуина

Друзья мои — это было бездарно! Ни крупицы здравого смысла за вымышленным предлогом осовременивания. Я, пожалуй, осмелюсь утверждать, что немцам превосходно удаются вещи без затей или с минимальными затеями. Например, в Берлине я был на превосходнейшей «Волшебной флейте». Затея была лишь одна — свет. Его было много, — словно по знаменитому завету, — и он был верный: праздничный, но не навязчивый. Как только немцы не удовлетворяются простотой и пытаются подпустить что-нибудь эдакое, получается скверно.

Такое впечатление произвел на меня и их павильон на всемирной выставке 2000 года — в том же Ганновере. Мне казалось интересным посетить хотя бы одну всемирную выставку, и ее привязанность к смене тысячелетий выглядела многообещающей. Огромный немецкий павильон строился на мотиве лабиринтов, причем, чтобы попасть из одного лабиринта в другой, нужно было стоять и ждать, пока тебя туда в надлежащий, по замыслу устроителей, момент пустят. Первые отсеки не сулили ничего интересного, и у меня не было охоты на каждом тридцатом шагу останавливаться и ждать — весь мир был на этой выставке! Я ушел и порадовался за итальянцев, которые изысканно и элегантно представили Италию страной великих изобретателей и физиков, от Леонардо и Галилея до Маркони и Ферми. Не меньше я порадовался за французов, которым удалось прочувствовать и показать романтическую сторону современной цивилизации, за китайцев, которые, подчеркнув свою устремленность в будущее, выставили себя великой космической державой, и за многих других. (В российском павильоне главным экспонатом был портрет нового президента; он смотрел на посетителей по-доброму и обращался к ним со словами приветствия.)

У немцев загадочные отношения с юмором. Людей остроумных в повседневном общении предостаточно, но считается общепризнанным фактом, что немцы не снимают смешных комедий.

Вообще же немцы понятны и похожи на нас. Они не голосят: «Вау!» Их мимика и жестикуляция нам совершенно привычны. На днях я чем-то разочаровал едущего за мной немца и в зеркальце машины вижу, как он всплескивает руками — точь-в-точь как сделал бы я.

Вот в полупустом, по случаю дневного времени, китайском ресторане никто не мешает мне наблюдать пришедшую сюда пару. Обоим лет под тридцать. Он в симпатичном таком пиджаке, напоминающем о погонщиках верблюдов, и сам вполне симпатичный: блондин, с осмысленным лицом, широкоплечий. Она — скорее брюнетка, видимо — рослая, точно — худая, с легкой курносостью. Ясно, что их отношения сложились не вчера, но вместе с тем не вполне еще установились. Приглашение на ланч — это не приглашение пойти в ресторан вечером (ресторан, куда они пришли, хороший, но я сам здесь потому, что днем существенные скидки). Значит, они давно знакомы, но в их отношениях нет еще полной непринужденности. Я не очень слежу за тем, что у них происходит, но кое-что слишком даже бросается в глаза. Она говорит по мобильному телефону. Он глазами и жестами выражает нетерпеливость и огорчение: ведь стынет же. Но западные люди давно сыты, и деньги на ресторан у них есть. Так что поджелудочная железа и инстинкт экономии играют, самое большее, подчиненную роль. Доминантой выступает досада на недостаток внимания. Наконец телефон убран, и трапеза оказывает свое благотворное воздействие.

Поел, успокоился: все вроде пошло хорошо. Для верности взял свою женщину за руку. Но ведь это не шахматы. Можно сколько угодно наращивать позиционное преимущество — не поможет. Рука осталась в руке, но это ничего не говорит о том, будет она его женщиной или нет. Она не придает значения ни ресторану, ни руке. Может быть, он зря беспокоится. А может быть — зря старается.

Я не знаю, должен ли я ему сочувствовать. Мое внимание все больше притягивает его верблюжачий пиджак, и я погружаюсь в воспоминания — с каким интересом я разглядывал бедуинов Синайской пустыни и сколь вообще был очарован пустыней.

На верблюдах по Германии не разъезжают, но на моих глазах мечети построили там, где их не было. Число русскоязычных здесь тоже внушительно. На вокзале в Кельне русскую речь услышишь порой прежде немецкой. Скоро русских в Германии будет столько, сколь было немцев в Петербурге (я имею в виду — в процентном соотношении). Германия ассимилирует пришельцев на иной лад, нежели Америка. Тенденция к территориальному обособлению меньшинств, их компактному расселению выражена минимально.

Германия — действительно в высшей степени благоустроенная страна. Даже бездомные здесь, как правило, выглядят сносно. Они поселяются в небольшом окраинном сквере, живут стаей, непременным членом которой является собака — почти всегда овчарка. Собакам очень нравится жить на равных среди старших братьев, они от этого умнеют и облагораживаются. Смотреть на них любо-дорого. Таких умных собак я видел лишь когда-то в Крыму. Крымские собаки, помимо ума, отличались низкорослостью, самостоятельностью и привычкой облаивать милиционеров.