Геннадий Падерин - Шахматы из слоновой кости

Назначение у этих колес-блоков простое: перепускать через себя толстенный канат с привязанным к нему скипом – железным ящиком, в котором поднимают из шахты руду.

Колеса попеременно вращаются то в одну, то в другую сторону и, послушный их воле, скип то ныряет на полукилометровую глубину – на самое дно шахтного ствола, то, нагруженный рудою, взлетает вверх. Вниз-вверх, вдох-выдох, и при каждом выдохе – по двадцать пять тонн от земных щедрот.

Мелькают спицы, крутятся колеса – днем и ночью, не зная передышки, с противоречащей законам природы неутомимостью вечного двигателя. И это как пульс шахты, как зримое проявление той жизни, которая ни на один час не замирает в земных глубинах.

Всякий раз, приезжая в Таштагол, Дубынин просит администратора гостиницы поселить его в комнате, из окна которой видна была бы шахта. И каждое утро, еще не умывшись, он спешит к окну, чтобы бросить короткий взгляд на верхнюю площадку копра.

Вообще-то говоря, ему и без того прекрасно известно, что шахта живет, дышит – не может не дышать! – однако лишь увидев мелькающие спицы, он обретает душевное равновесие. Такое стало потребностью, непроизвольным, подсознательным ритуалом.

В это утро он подошел к окну с особым чувством. Сегодня будет решаться судьба новой технологии, и еще никто не знает, станут ли в привычном ритме крутиться колеса к концу дня. Больно уж смелый они задумали эксперимент, можно даже сказать – дерзкий. Во всяком случае – небывалый: в истории горных работ ничего похожего не зафиксировано.

Нет, за один день, естественно, ничего не решится, для проведения эксперимента шахта отдана им во власть на целый месяц – с первого по тридцатое апреля, – но уже сегодня с достаточной отчетливостью выявится, оправданной ли была их дерзость, не чересчур ли много на себя взяли.

И то сказать: если до этого выполнение плана добычи руды по шахте – суточного, месячного, квартального, годового – обеспечивалось двадцатью (двадцатью!) блоками, то на апрель решено оставить один (один!), закрыв остальные девятнадцать. И этот один, опираясь на новую технологию, должен обеспечить программу всей шахты. То есть выдать в двадцать раз больше руды, чем добывалось в нем, в этом блоке, до этого.

Закрыты девятнадцать блоков, ушли из них горняки – кого перевели на этот месяц в строительные бригады, кому предоставили отпуска, – даже здесь, в оставшемся блоке, новая технология тоже «предоставила отпуска» большой группе горняков: коренной пересмотр одной из главных операций позволяет высвободить 108 человек.

Мелькают спицы, крутятся колеса, челночит послушный их воле скип: вниз-вверх, вдох-выдох. Спокойное, выверенное годами дыхание. Дыхание, обеспеченное круглосуточной вахтой двадцати блоков. С сегодняшнего дня остается один. А что, если?..

Это «А что, если…» – первая реакция на их предложение поставить эксперимент. Естественно, они подкрепили свое предложение соответствующими расчетами, и все же им задали вопрос: понимают ли, что в случае провала посадят на голодный паек кузнецкие домны?

Собственно говоря, вопрос этот не был для них неожиданностью: сами сто раз задавали его себе. И пришли к сегодняшнему апрелю, все на десять рядов опробовав и проверив. Конечно, на время проверки они не закрывали, как намеревались поступить теперь, большей части блоков -проверка велась в обычной для шахты рабочей обстановке, но все делалось с максимальным приближением к условиям сегодняшнего эксперимента. Только одно дело – опробование и проверка вчерне, для себя, и совсем другое, когда начинаются решающие испытания в присутствии строгой экзаменационной комиссии.

Правда, официально никто этих людей комиссией не именует, но…

Подумав об этом, он невольно вспомнил, как несколько дней назад ему в институт позвонил из Новокузнецка Коваленко. В общем-то, они перезванивались едва ли не каждый день: Виктор Андреевич – главный инженер горнорудного управления, в ведении которого и Таштагол и все другие рудники Горной Шории. Поговорить у них всегда есть о чем. Однако на этот раз Коваленко звонил не как должностное лицо, а как один из создателей новой технологии, один из соавторов Дубынина.

– Разрешили, – сказал он будничным тоном, забыв поздороваться.

Дубынин в тон ему по-будничному же спросил:

– На месяц?

– На месяц, как мы и просили. С первого апреля.

– А что сказали?

– Они верят в нас.

– Если можно, подробности, Виктор Андреевич?