Геннадий Падерин - Шахматы из слоновой кости

– А что, как найдут его здесь? Станут же поди искать?

– Не каркай!

– Я не каркаю, я просто…

– Ну, если просто… Следы табаком присыплю, чтоб собака не взяла, а самого уволоку потемну на угольный склад, там не скоро доищутся.

Загасил окурок, достал из кармана платок, начал протирать бинокль. Эдик поколебался, но все же решился – спросил, кивнув в глубину чердака:

– За что он тебя… немцем называл?

Парень искоса глянул на него, вздохнул.

– Я и есть немец. Иначе, думаешь, они меня старшим над этими ублюдками поставили бы?.. Только я – наш немец, родился и вырос здесь, на нашей земле.

– А почему меня… со мной…

– Зачем с таким риском твою шкуру спасаю, хочешь спросить? Ну, если сказать напрямую, не только из-за того, что пожалел, просто знаю, как у нас допрашивают… Ты мог не выдержать и потянуть за собой целую цепочку людей.

– А я ведь взаправду насчет работы шел, мне…

Он вдавил в плечо Эдику пальцы, буркнул:

– Ну, ну, ты же не на допросе!

Приставил к глазам бинокль, опять высунулся наружу, но тотчас подался назад, шепнув:

– Капитан вернулся, следственный эксперимент сейчас будет делать.

– Как это?

– А вон погляди через щель в крыше.

Эдик приник к выеденному ржавчиной отверстию.

Через пути, в направлении стоявшего поодаль состава, шли под охраной автоматчика двое железнодорожников со связанными руками; чуть поотстав, шагали давешний капитан, еще один немецкий офицер и Захаров.

– Куда они ведут наших? – с тревогой оглянулся Эдик.

– Говорю же, следственный эксперимент: заставят на месте показать, как вагоны портили. Думают, это поможет находить саботажников, которые мешают отправлять грузы на фронт и в ихнюю фашистскую Германию.

Тем временем группа приблизилась к составу. Капитан взмахнул перчаткой, дал какую-то команду. Солдат развязал пленников. Один из них подошел к вагону, наклонился над колесом, откинул крышку буксы. Поманил капитана. Остальные сгрудились вокруг.

Пытаясь разглядеть, что там показывает немцам железнодорожник, Эдик просмотрел, как получилось, что второму пленнику удалось вырваться из кольца. Засек лишь, как тот стремительной тенью унырнул под вагон.

Охватившее всех замешательство длилось какие-то секунды, затем натренированный охранник бросился следом, сопровождаемый истошным воплем капитана:

– Нихьт шиссен (не стрелять)!

Захаров кошкой вскарабкался на вагон, гулко протопал по железной крыше, перепрыгнул на соседний.

– Шиссен зи нихьт (не стреляйте)! – крикнул и ему оставшийся внизу капитан и добавил на ломаном русском: – Живьеом, взять живьеом!

С чердака был виден только прыгающий с крыши на крышу Захаров – он направлялся сюда, к вокзалу; беглеца же и кинувшегося в погоню солдата скрывали от глаз вагоны.

Вдруг Захаров приостановился, рванул из кобуры пистолет, выстрелил в воздух.

– Стой! – крикнул, готовясь спрыгнуть на междупутье.

Но, как видно, тот, кому приказывал, не подумал повиноваться, потому что Захаров вновь забухал каблуками по железу, сбрасывая на бегу длиннополую, стегавшую по ногам шинель. Оставшись в кителе, он заметно наддал, быстро приближаясь к голове состава.

Левее его, на соседнем пути, стояли еще вагоны – из-за них вынырнул запаленный охранник, метнулся наперерез беглецу. И здесь, на выходе из коридора, образованного двумя составами, они столкнулись. Преследуемый не сделал попытки уклониться – напротив, используя инерцию, пригнулся и саданул с разбегу головой в подбородок немцу. Тот опрокинулся навзничь. Железнодорожник выхватил у него автомат, отпрыгнул, но выстрелить не успел: Захаров ударил сверху из пистолета ему в руку, выбил оружие.

– Сволочь! – скрипнул зубами парень. – Гад продажный!

…Эдик пробрался обратно в Оршу. Оставался тут до заветного дня – 28 июня 1944 года, когда Советская Армия вымела немцев из Могилева. Приехал сюда, построил возле развалин родного дома сараюшку, стал ждать отца. Позднее удалось выяснить: отец погиб еще в сорок первом, под Москвой.

Парня, спасшего ему жизнь, не застал, следов отыскать не смог. Тем более не знал ни имени, ни фамилии.

Захаров исчез. Казалось, навсегда»

Инженер медленно шел к костру, неотрывно глядя на человека в лисьей шапке. И вдруг увидел: Сапрыкин настороженно покосил глазами. Настороженно и выжидающе.

Или показалось?..

Обогнул костер, остановился с противоположной стороны – так, чтобы видеть лицо: он или не он?

Лоб закрыт шапкой, низ лица – бородой, остаются глаза в сетке морщин и нос. Глаз он не запомнил, а вот нос… Впрочем, и к нему тогда специально не присматривался, в память запала только связанная с ним привычка.