ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ

– Где он теперь?

– Умер. В сорок первом. Перед самой войной.

– Что-то у вас все умирают. Я еще проверю.

Больше я не мог выдержать. Сквозь тонкий непрочный слой джентльменской учтивости снова прорвалась партизанщина.

– Нас здесь никто не слышит? – спросил я шепотом и оглянулся по сторонам.

– Разумеется, никто! – Он тоже понизил голос и потянулся ко мне в нетерпении. – А что?

– Не чванься, горох, перед бобами, – доверительно шепнул я.

До него дошло не сразу.

– Что вы сказали?

– Это сказал вовсе не я. Это сказал Рофамес, выдающийся философ древнего Египта.

Выдающегося философа древнего Египта я открыл до войны, еще в школе, на каком-то скучном уроке. Особых познаний для этого не требовалось. Надо было только прочитать наоборот слово «семафор».

Младший лейтенант побелел. Я смотрел на него с завистью. Вот бы мне так! А то я, когда злюсь или смущаюсь, краснею, как нашкодивший первоклашка.

– Хулиганство! Вы забыли, где находитесь! Это вам даром не пройдет!

Он резко встал и вышел, оставив меня одного в ванной. Честно говоря, я струхнул. Побежит к своему начальству, нажалуется. Кому поверят – ему или мне?

Он вернулся с торжествующим видом.

– Лейтенант Мусатов, пойдете к полковнику. – Взял со стола мое личное дело, ловко перебросил папку из правой руки в левую. – Давайте, давайте!

Я пошел за ним. Он все оглядывался, зловеще улыбаясь: погоди, будет тебе… Надо было связываться с этим дубом!

– Сюда! – младший лейтенант, открыв дверь, пропустил меня вперед.

Навстречу поднялся худой, широкий в кости полковник с желтым лицом и седой головой.

– Товарищ полковник…

– Ладно, ладно! – он махнул рукой, показал на стул. – Садитесь, лейтенант.

– Его личное дело. – Младший лейтенант, почтительно согнувшись, положил на стол папку с бумагами.

– Вы свободны, Серков.

Тот лихо повернулся через плечо, вышел. Полковник подошел к столу, небрежно полистал мое личное дело.

– Знаете, зачем вас вызвали?

Я, пока сидел один в ванной, успел перебрать в уме все возможные причины. Не зря, ох, кажется, не зря младший лейтенант так напирал на мой венгерский язык!

– Так точно!

– Вот как! Зачем же?

– Мне не следовало так разговаривать с ним… Ну, с младшим лейтенантом этим.

Он сразу понял мой ход, усмехнулся, погрозил пальцем. Но все же опросил:

– А как вы с ним разговаривали?

Я честно выложил все, как было – полковник мне понравился. Особенно глаза: живые, с юморком.

Он выслушал, поглядывая на меня с доброжелательной улыбкой, а когда я упомянул про моего философа – рассмеялся.

– Рофамес? А что, звучит вполне по-египетски. Рамзес, Рофамес… Эх, молодежь, молодежь! На губе пушок, в голове ветерок… Между прочим, он тоже только из училища, как и вы. Немножко зазнайка: смотрите все кругом, какая я ответственная личность! А так неплохой паренек. Глаз у него по части бумаг зоркий: неточности, расхождения… Ну, ладно. – Он сразу посерьезнел, взгляд стал пристальным и цепким. – Мы вас тут подзадержали в резерве. Рацию хорошо знаете?

– Так точно!

– Скорость на ключе?

– На экзамене дал двадцать две группы в минуту.

– Хорошо… У Петруши служил?

Откуда он знает? В анкете у меня написано «Петрушкевич» – так была настоящая фамилия моего партизанского командира. Петрушей его звали только в отряде.

– Так точно!

Он махнул рукой:

– Да хватит вам!.. Подрывник?

– И это было.

Полковник знал обо мне многое. Да, неспроста, неспроста их здесь заинтересовала моя особа… Я все ждал, когда же полковник задаст тот, самый главный вопрос.

– А пошел бы на ту сторону?

Вот!

– Сложно все там… – Я замялся и признался по-честному: – Страшновато.

– Что верно, то верно. Но иногда бывает нужно. Ну, просто до зарезу необходимо.

Все было ясно и понятно. Необходимо – значит, придется идти. Какой разговор, если необходимо!

Я молчал, отвернувшись к окну и покусывая губы. Полковник стоял рядом и не сводил с меня взгляда.

Так прошла, наверное, целая минута. Больше молчать нельзя было:

– Мне одному?

– В составе группы… Нет, подумайте сначала, подумайте. А то как скажете «да» – потом неудобно будет отказываться.

Полковник пошел к столу. Надел очки со стальным ободком, снова стал листать бумаги. У него была смешная привычка: время от времени тянуть свое ухо двумя пальцами, словно он хотел сам себя приподнять.

Стучали стенные часы: тик-так, тик-так… Ого! Уже половина второго. Сейчас зазвонят. И они действительно забили, негромко, мелодично.