ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ

– Что ты тут делаешь? – раздалось за спиной.

Я обернулся.

– Да вот… – Небрежным, заранее продуманным движением тронул оленьи рога. – Интересно!

Она недоверчиво фыркнула:

– Потрясающе!

– Видишь ли, я охотник… У нас на Алтае…

Это тоже было продумано заранее. Я рассчитывал, что Аги заинтересуется, начнет расспрашивать. Но она только пожала плечами и пошла мимо меня к выходу.

– Постой, Аги!

Я схватил ее за руку. Она резко выдернула.

– Что еще? – Ее большие «серые глаза потемнели. Я прочитал в них горечь и презрение. – Хочешь познакомиться с моим сто пятидесятым калибром?

Кровь ударила мне в лицо. Вот как она меня поняла!

– Нет, Аги, нет, совсем другое! – выкрикнул я торопливо. – Вдруг он тебя встретит на улице?

– Кто? – не поняла она.

– Тот лейтенант. Из гостиницы «Мирабель».

Еще секунду ее глаза отражали недоумение, а потом вдруг стали светлыми, прозрачными и удивительно ласковыми – я никогда еще не видел таких ласковых глаз.

– Русский, русский…

– Как ты вывернешься? Как вывернешься? – растерянно повторял я.

– Ох, и дурак! – Ее улыбка была совсем другой, чем слова, – нежной-нежной. – Что ж, по-твоему, у меня языка нет?

– Ты вернешься сюда?

Как у меня хватило духу взять снова ее руку?

– Не знаю.

– Приходи…

– Мне уже пора. – Она тихонько высвободила руку. – Я и так опаздываю. До свидания, русский…

Я потушил свет. Постоял несколько минут в темной передней. Потом пошел через комнаты обратно на кухню. В большом зеркале напротив окна я вдруг увидел удивительно глупо улыбающегося парня и не сразу сообразил, кто это. Посмотрел на себя, придвинув лицо почти вплотную к холодному стеклу, покритиковал свой слегка вздернутый нос, торчащие волосы на затылке. Но в общем я себе даже понравился. И напрасно Аги говорила про штатский костюм, что он мне больше к лицу. Конечно, измазанная и смятая венгерская солдатская одежда никого не могла украсить, но посмотрела бы она на меня в нашей русской офицерской шинели с отворотами, с золотыми погонами, в портупее, в хромовых сапогах, в фуражке, чуть сдвинутой на затылок…

На кухне Комочин и Бела-бачи возились с радиоприемником.

– Бела-бачи, – вспомнил я, – можно Москву?

– А что, по-твоему, я делаю?

Он подошел к электрощитку возле двери, вставил шнур от радиоприемника в розетку, повернул один из выключателей.

Приемник заговорил. Я услышал звучный голос:

– «Мцыри»! – воскликнул я.

– Москва! – Бела-бачи улыбался.

– Но вы же сказали, что этот приемник берет только Будапешт?

– Теперь он не приемник. Теперь он только динамик. А приемник вот. – Он пристукнул кулаком по стене. – Берет и Москву, и Лондон, и все, что хочешь. Запрещено, приходится приспосабливаться, чтобы не поймали. Замурован, попробуй, найди! А управление вот.

Он покрутил выключатель на щитке. Монолог прервался на полуслове, возникла музыка, затем голос на незнакомом языке залопотал быстро-быстро, словно кто-то подталкивал рукой вертящуюся пластинку.

– Турки. – Бела-бачи продолжал крутить выключатель.

Раздались жестяные звуки военного марша. Несколько мужских голосов выкрикивали в такт по-немецки: «Победа! Победа! Победа!» – отрывисто, как будто лаяли.

– Нет, нет, пусть Москва.

И опять я услышал тот же ровный звучный голос:

– Что-нибудь важное? – спросил Бела-бачи.

– Погодите, погодите…

Я жадно вслушивался в такие знакомые еще со школьной скамьи и так необычно звучавшие теперь слова.

Голос Москвы…

В партизанах было совсем другое дело. Мы слушали Москву на своей земле, пусть временно занятой врагом, но все равно своей.

А здесь я впервые слушал Москву, находясь на той стороне.

На чужой стороне, под незнакомым небом.

Я проснулся неожиданно, словно от толчка. В комнате, где спали мы с капитаном Комочиным, было совсем темно. Сквозь тяжелые портьеры не пробивалось ни единого луча света.

Я протянул руку и, отодвинув край портьеры, поднял голову и выглянул на улицу. Тоже совсем темно.