– Господин лейтенант, рядовой Шимон по вашему приказанию прибыл.
– Вы радист? – удивился я.
– Вообще-то я кастрюльщик, – плутовски ухмыльнулся он. – Но я так хорошо изучил плотницкое дело, что из меня вышел сапожник, да такой, что не было лучше в мире портного, потому что пироги я пек так ловко, как ни одному кровельщику и не снилось, будь он самым лучшим часовщиком среди всех радистов на земле.
Объяснять долго не пришлось, он схватывал все на лету. Мы условились, что первый раз он будет ждать в эфире завтра с пяти вечера. А затем каждый день с семи до восьми.
Вернулся лейтенант Нема.
– От Калуша принесли, – он подал мне конверт. – Наверное, пропуск.
Кроме постоянного пропуска в здание, в конверте лежала еще и записка.
«Дорогой брат! – так величал меня кондитер Калуш. – Обстоятельства несколько усложнились. Принеси мне сегодня как можно больше – другой возможности не будет. Расчет сразу же. Если охрана в дверях спросит, что за пакет, скажи – для санитарной службы. Они проведут тебя ко мне».
– А если он уцелеет?
– Не уцелеет, – жестко сказал лейтенант. – Ни он, ни охрана у входа в здание. Это точно. А остальные – как бог даст. Или дьявол.
– Когда это произойдет?
– Я войду туда в половине десятого. Или чуть позже. Надо, чтобы их там собралось побольше…
Ну, все! Я закончил свои дела в этом городе. Теперь можно было разрешить себе подумать об Аги.
Сегодня вечером мы условились с ней встретиться.
Вечером… А в девять за мной придет машина.
Может быть, пойти сейчас? Мне нельзя, ну, просто невозможно не попрощаться с ней. Хоть несколько слов, хоть руку пожать.
Я снял с вешалки шинель.
– Не надо сейчас выходить, – произнес за моей спиной лейтенант Нема. Сидя у стола, он протирал тряпочкой разобранные части пистолета. – Облава за облавой. Вот опять, слышите?
С улицы доносилась беспорядочная пальба.
– Но мне нужно. Обязательно.
– Заподозренных стреляют на месте. – Он смотрел на свет через ствол пистолета. – Возле гостиницы «Мирабель» трупы лежат прямо на тротуарах – для устрашения.
– Как же быть?
– Если можно – лучше переждать. Они скоро уймутся. Должны уняться.
Он прав. Мне нельзя рисковать… Я снова повесил шинель, стал ходить из угла в угол.
Хорошо, что я остался. Через каких-нибудь двадцать минут меня вызвали на улицу:
– Там девушка, господин лейтенант.
Я пошел к двери. Солдаты провожали меня любопытными взглядами.
– Красивая, – услышал я.
– Наш лейтенант – не промах!
Возле часового никого не было.
– Она там, в скверике. Просила, чтобы побыстрее, господин лейтенант.
Аги ждала меня, сидя на скамейке. Новая шляпка, в руке шикарный бело-розовый букет. У меня упало сердце. Я еще не знал к чему все это, но почувствовал неладное.
– Сервус! – Аги, весело улыбаясь, кокетливо помахала пальцами.
– Откуда такой букет?
– Сегодня не приходи. Я уезжаю.
– Я тоже.
– Вот и хорошо, – сказала она после секундной паузы. – Встретимся завтра. Вечером.
– Нет…
– Не встретимся?
В конце квартала стояла немецкая легковая машина. Новая, изящная, светло-коричневая. За рулем, спиной ко мне, сидел офицер.
– Шани, ты не должен сердиться. Случилось несчастье.
Офицер привстал, повернулся в нашу сторону. Я увидел его холеное розовое лицо. Ах, вот чей букет!
– Поедешь с ним?
– Да.
– Счастливого пути!
Я резко повернулся. Она удержала меня.
– Выслушай сначала!.. У Черного оторвало ногу. Он просит, чтобы я приехала. Я должна. Ты понимаешь, я должна!
В ее глазах дрожали слезы.
Мне стало стыдно. Я не знал, куда девать глаза.
– Почти до самого бедра. – Она закусила губу. – Он, наверное, умрет.
– Аги, – сказал я быстро, – милая Аги, я уеду сегодня. В девять часов я уеду – и все.
– Как? Как – все? Ты не вернешься завтра?
– Ни завтра, ни послезавтра…
Она поняла. Глаза сразу сделались большими и прозрачными.
Немец вылез из машины, не спеша прошелся вокруг нее. Встал на тротуар, широко расставив ноги, снял свою офицерскую фуражку с высокой тульей и провел ладонью по коротко остриженным рыжим волосам.
– Он тебя ждет.
– Хочешь, я скажу, чтобы он убирался? Хочешь?
– А Черный? – спросил я.
– Я не поеду… Не поеду – и все! Могу я хоть на несколько часов распорядиться собой… Эй ты, кретин! – крикнула она офицеру по-венгерски. – Слышишь меня, собачий сын!
Он, глупо улыбаясь, покачал головой: не понимаю!
– Век! Век! (Прочь! Прочь! (нем.) – она махнула ему.
Читать дальше