Тургрим Эгген - Hermanas

Когда волшебная палочка революции коснулась города и навсегда заморозила его в новогодней ночи 1958 года, 23-я улица под названием Ла-Рампа была главной аортой Ведадо. Поскольку время остановилось, всегда казалось, что властители пятидесятых годов, боссы мафии Мейер Лански и Лаки Лучано из Нью-Йорка и их хозяин Санто Траффиканте-младший, уехали лишь несколько минут назад. Их полотенца у бассейна на крыше отеля «Капри» всегда были немного влажными, и кусочки льда в их коктейлях «Куба Либре» не успели растаять. Этот трилистник снимал сливки с игорного бизнеса, ночной жизни и проституции на улице Ла-Рампа. Дом Траффиканте располагался прямо напротив школы, в которую я должен был пойти, под двадцатым номером на 12-й улице в Ведадо. Сейчас его бывший хозяин жил во Флориде, мучился сердечными болезнями и злился на ЦРУ за то, что оно перестало финансировать его операции по убийству Фиделя.

Когда мне было одиннадцать лет, меня привлекали истории про гангстеров. Про проституцию я мало что понимал, а вот что такое игорный бизнес, мы знали, и рассказы о гангстерах в черных костюмах с автоматами в скрипичных футлярах будоражили наше воображение. Они были мерзавцами, отбрасывавшими четкие тени. Там, где я жил, мы все еще видели эти тени.

Поскольку в Ведадо проживали в основном американцы, гангстеры и местные охотники за наживой, симпатизировавшие Батисте, вскоре после el triunfo район почти полностью опустел. Среди тех, кто стал заселять его заново, оказались мы с мамой.

Наш дом был белого цвета и находился на 17-й улице недалеко от проспекта Е. Изначально это был дом для двух богатых семей, разделенный пополам. В 1963 году в нем обустроили восемь отдельных квартир, из которых нам досталось обиталище на первом этаже. Местные комитеты КЗР решали, как будут использоваться освобожденные квартиры. (КЗР — это Комитет защиты революции, система, которая организует жизнь кубинцев на местном уровне.) За жилье платили символическую сумму, а в обмен на это въехавшие в дома семьи автоматически становились собственниками. В принципе, все имели право на жилье, если могли документально подтвердить, что работают или учатся в Гаване. В действительности же многие обходили эти законы, и в домах проживало гораздо больше людей, чем думали власти. Всюду обитали какие-то личности, «приехавшие погостить», искавшие работу или просто-напросто скрывавшиеся.

Я часто удивлялся, как это отцу Хуаны и Миранды удалось сохранить за собой целый дом. Он был не самым большим или красивым в Ведадо, но у семьи Эррера все же было больше места, чем у других, в том числе и для личной жизни. Я догадываюсь, что речь идет о бесконечной лжи, может, взятках и о постоянной борьбе за то, чтобы быть в добрых отношениях с руководителями квартального КЗР. Такое особое отношение могло быть наградой за то, что он принял революцию. Почти все доктора приняли ее. Представляю, как Висенте ненавидел приехавших в Ведадо в начале 1960-х, включая нас.

Сказочные дворцы в Ведадо населяли простые люди из деревень или трущоб вокруг Гаваны, это выглядело так, словно армия гномов собралась поселиться в соборе. Никто из них раньше не бывал в таких домах. Никто не знал, как ими пользоваться. Шкафы были слишком велики для их пожитков, комнаты слишком просторны, ванные слишком изысканны, сады и газоны — слишком прихотливы. Упадок начался почти сразу же. Большие дома были разделены на маленькие жилища, и новые соседи не всегда ладили друг с другом. За местами общего пользования никто не ухаживал. Цветы увяли и больше не выросли. Брань семейных скандалов разносилась по залам, предназначенным для игры на фортепиано и негромких интеллектуальных бесед. В биде писали, а в вентиляционные шахты выбрасывали мусор. Плитки на полу начата трескаться, и их никто не заменял. Беседки превратились в курятники. Люди заселялись в квартиры со всей домашней живностью, заселялись и некоторые личности, которые, по словам моей мамы-медсестры, не были ни людьми, ни животными.

Все брошенное прежними хозяевами было разграблено. В передней нашего дома одно время стоял отличный большой кожаный диван, я любил сидеть на нем и читать или просто гладить блестящую кожу. Вдруг в один из дней, когда входная дверь была открыта, вошли двое незнакомых мужчин и унесли его. Когда кто-то набрался мужества и спросил, что происходит, мужчины ответили, что диван «реквизирован». Никакой квитанции они не оставили. Меня, дитя революции, шокировало, что некоторые люди, совсем как жадные капиталисты, наживались за счет народной собственности.