Тургрим Эгген - Hermanas

И это было только начало. Письмо, лежавшее вместе с фотографией, написала Хуана. Она выражала большое и трогательное беспокойство обо мне и уверяла, что Ирис живет замечательно. Ирис живет сейчас с ними, то есть с Хуаной и ее отцом. Я правильно прочитал?

Да, потому что чуть ниже было написано: Миранда покинула Кубу. Хуана не знала всех подробностей, только что пять человек добыли моторную лодку и из маленького порта Кохимар взяли курс на Кайо-Уэсо. Это произошло однажды ночью девять месяцев назад. Миранда была одной из них. Кто были четверо остальных, Хуана не знала. Еще была какая-то проблема с драгоценностями. Как я понял, Хуана пыталась сказать, что Миранда взяла драгоценности, принадлежавшие их матери, — я уже слышал о них раньше, когда мы с Мирандой все еще обсуждали возможность бегства с Кубы, — и продала, чтобы заплатить за место в лодке. Неизвестно, добрались ли они в целости и сохранности, но Хуана знала, что кубинская береговая охрана их не арестовала. Между строк этого письма легко читалось, что Хуана считала свою сестру малодушной предательницей. Но она упомянула и пару смягчающих обстоятельств: после моего ареста Миранду постоянно мучили полиция и Госбезопасность. Она потеряла место в университете и не могла найти себе другого занятия. Иными словами, в побеге Миранды был виноват я. Но этого Хуана, естественно, не написала.

Она закончила письмо, сообщив, что хотела бы приехать повидать меня и взять с собой Ирис, но сделать это было очень непросто. Чтобы добраться до Ольгина, ей надо было за два или три месяца купить билет на поезд, а поезда были настолько переполнены и ходили настолько нерегулярно, что она все равно не могла быть уверена, что доберется к запланированному времени. И это надо было подгадать к назначенному дню свидания со мной, о котором тоже надлежало договариваться заранее с тюремным начальством… а потом еще проблема с тем, чтобы найти питание для маленького ребенка, которого предстояло проволочь через весь остров. «Целуем тебя обе», — написала Хуана.

Естественно, у меня возникло много вопросов. Почему Миранда оставила Ирис? Когда я смотрел на фотографию девочки, я не мог этого понять. Из чего сделана эта женщина? Неужели Миранда уехала, не попытавшись связаться со мной, или она послала письмо, которое до меня так и не дошло?

Теперь не имеет значения, умру ли я голодной смертью в «Агуас-Кларас», помню, подумалось мне. Акция буксовала. Тюремное начальство не предпринимало никаких попыток накормить нас силой, нас не наблюдал врач, хотя было ясно, что это нам необходимо.

Через восемнадцать дней после начала голодовки я заявил, что прекращаю пить воду. Это в буквальном смысле переполнило чашу терпения надзирателей. Я не пил всего сутки, а потом они начали действовать. Вечером двое из них вошли в камеру, от них разило алкоголем. Первое, что они сделали, это сорвали со стены фотографию Ирис, которую я приклеил жвачкой над своими нарами, и порвали ее на мелкие клочки. Потом меня отволокли в изолятор, где я не был уже несколько месяцев. Я стал настораживающе легким, меньше пятидесяти килограммов. Может, именно поэтому я не убился, когда они спустили меня с лестницы головой вперед.

— Сейчас ты будешь пить, свинья! — заорал один из надзирателей. Пока один раскрывал мне рот и засовывал между зубами конец резиновой дубинки, второй расстегнул ширинку, достал свой член и попытался попасть струей мне в рот. Мужик наверняка хорошо попил, потому что я чуть не захлебнулся. Я плевал, булькал, харкал, глотал и пытался дышать. Когда он закончил, вся моя синяя роба промокла насквозь. Потом он саданул меня в пах. Они захлопнули дверь и оставили меня в одиночестве. Когда наступила тишина, откуда-то выползла крыса и начала лакать мочу из лужи.

На следующий день я узнал, что наши занятия будут продолжены «для нашего же блага», но нас освободят от выкрикивания революционных лозунгов.

Несколько дней спустя после нашей большой победы над тюремным начальством появились новости из внешнего мира. Рубен Элисондо снова написал мне длинное письмо на тонкой рисовой бумаге. Уважаемая газета «Эксельсиор» напечатала отредактированный вариант моих писем из заключения, рассказывал он, что положило начало большим дебатам. Посла Кубы попросили дать комментарии. По словам Элисондо, для кубинцев ситуация была довольно щекотливой, потому что правительство делало вид, будто после исхода из Мариэля на Кубе не осталось политических заключенных. Всем разрешили уехать. А теперь оказалось, что это не соответствует действительности. Посла также попросили ответить на вопрос, почему представителей Международного Красного Креста не допускают в кубинские тюрьмы. Даже военная диктатура Аргентины, где в те времена узники исчезали — их сбрасывали с самолета в море, — позволяла гуманитарным организациям посещать тюрьмы. Кубинский посланник в Республике Мексика гневно опроверг обвинения и назвал Красный Крест «инструментом антикоммунизма и американской агрессии». Тогда разразился скандал.