Тургрим Эгген - Hermanas

Через час или вроде того после завтрака ко мне пришел агент Ибанес. В мою камеру внесли табуретку, и он уселся на нее с блокнотом в руках, готовый нанести удар. Он хотел знать, благотворно ли сказался сон на моей памяти. Я не мог ему сообщить ничего нового. Молчание затянулось и стало мучительным.

Когда Ибанес собрался уходить, я сказал, что если они планируют обвинить меня в чем-то, то должны предоставить мне адвоката. Я потребовал также разрешения поговорить с женой. Дозвониться до Миранды было непросто. В нашем коридоре имелся телефон, но работал он редко. В крайнем случае можно было позвонить супругам Пиньейро — надеюсь, они уже оправились от шока — и оставить для нее сообщение. Сейчас как раз был крайний случай, решил я. Или Миранда уже побывала здесь?

Ее здесь не было, сказал Ибанес. Перед тем как ответить на остальные вопросы, он должен посоветоваться со своим начальством. Его долго не было, и наконец появился Наварро в сопровождении полицейского.

— Принято решение не выдвигать против вас обвинений, — сказал Наварро. — Поэтому вам не требуется адвокат.

— Понимаю. В таком случае, может быть, я могу пойти домой? — спросил я.

— Нет, не получится. Мы должны задержать вас на некоторое время. Чтобы не мешать расследованию.

— Расследованию чего ? — поинтересовался я. — Вы собираетесь втянуть в это дело кучу людей только для того, чтобы выяснить, кто нахамил госпоже Тибурон? Вам что, совсем нечего делать?

— Лично я посоветовал бы вам сменить тон, — заметил Наварро. — Вы себе же делаете хуже. Это будет занесено в протокол.

— Да насрать, — ответил я. — Вы можете сказать, поговорил ли кто-нибудь с Мирандой?

— Не могу.

— Чтобы не мешать расследованию?

— Да, совершенно верно.

— Это злоупотребление властью, — указал я. — Вы хоть можете дать мне что-нибудь почитать?

Он не ответил. Но через некоторое время охранник вернулся и протянул мне зачитанный экземпляр «Империализма» Ленина.

— Большое спасибо, — поблагодарил я. — Всегда хотел это прочитать.

— Вот наглый говнюк, — проговорил полицейский, который слышал мой разговор с Наварро.

Я ничего не ответил. Здесь, внизу, мы были одни, а он казался парнем, которому нравится, когда арестанты падают и калечатся. Я зарылся носом в Ленина.

— Эй, — окликнул мой страж. — Видишь это?

Он ухмылялся половиной лица, засунутой в окошко двери. От него воняло говном. В руке у него был латунный ключ, слишком маленький, чтобы подойти к замку моей камеры.

— Ням-ням, — сказал он. — Стыдно признаваться, но у меня такой тугой желудок, что ты даже представить себе не можешь. Я сру раз в несколько дней. Может, поможет, если ты меня подбодришь?

И он положил ключик в рот и сделал вид, что проглотил его. Вот так развлекались в Управлении государственной безопасности.

По моим расчетам, был уже поздний вечер, когда дверь заскрипела вновь. Охранники сменились, потому что мне открыл другой полицейский и велел как можно скорее собираться. Куда?

— Тебе пора домой, — сообщил он. — Ты что, не рад?

Наверху меня ждала Миранда.

Она выглядела, как ангел мести. Может быть, именно таким я сохранил ее образ в своем сердце. Она стоит, прекрасная и ужасная, злая и одновременно напуганная. Только сейчас, когда Ирис было уже почти три месяца, я понял, что Миранда не только восстановила форму после родов: она стала еще прекраснее.

Случай наверняка был торжественным, потому что Миранда нарядилась. Столько косметики она не накладывала никогда. Я узнал ожерелье, которое купил ей на Плая-дель-Эсте. Когда я вошел, она стояла и разговаривала с агентом Наварро. На улице было темно.

— А куда ты дела Ирис? — было первым, что я сказал. Она с Хуаной, — ответила Миранда. — Поехали домой?

— Ну, это зависит от него, — сказал я и указал на Наварро.

Маленький чекист сидел на столе и улыбался, как будто все происходящее было приятным и забавным.

— Все в порядке, вы можете идти, — сказал он. — Ваша супруга обладает сильным даром убеждения.

— Сволочь, — произнес я.

— Заткнись, Рауль! — сказала Миранда.

— Может так случиться, — предупредил Наварро, — что нам потребуется побеседовать с вами еще раз. Поэтому вам разумнее быть более любезным.

— Хорошего вечера, — сказал я. Больше всего мне хотелось заехать ему в харю.

Мы пошли домой. Я испытывал скорее злость, чем облегчение. То, что Миранда забрала меня, как мама забирает нашкодившего сына из школы, было последним унижением из пережитых мною за последние сутки.