– Этот лук... я буду сажать на твоей могиле...
Затем они идут дальше. Мимо балалаечника-виртуоза‚ притомившегося на припёке. Мимо прилавков с недостижимыми ароматами‚ солдат с автоматами возле захожего араба‚ мимо Бори с Нюмой‚ примостившихся на каменной ограде. Взглядывают на термос с чаем, облизывают пересохшие губы.
– Как светская жизнь? – спрашивает Кугель и наливает доверху.
Арестант пьет – железные зубы стучат о стаканчик‚ чай льется по подбородку‚ стекает на впалую грудь.
– Марки решил собирать‚ – сообщает Боря‚ заполняя паузу. – Цейлона. Мадагаскара. Островов Зеленого мыса.
– Пустое дело‚ – говорит арестант. – Хорошую коллекцию не собрать. На это годы нужны. Где они у вас? Нету. Где взять? Негде.
– Что же теперь делать?
– Приходить в себя. От прожитой жизни. Если‚ конечно‚ сумеете.
И задирает рубашку‚ показывая ремень на брюках‚ потертый‚ треснувший и засаленный. Пряжка на нем ржавая‚ с прозеленью‚ и дырок на ремне больше‚ чем нужно для одного человека. Фабричные – нетронутые‚ непользованные‚ и самодельные‚ гвоздем‚ до самой почти пряжки.
– Это мой лагерный ремень. Дырки – зоны. Дырки – этапы. И если застегнуться на самую последнюю‚ остается слишком много ремня и слишком мало человека. Помру – внуку завещаю: чтобы изучал историю по этим дырам.
– Кугель платит за всех‚ – приглашает Боря и наливает следователю.
Тот пьет торопливо‚ будто отнимут‚ но зубы не стучат о крышку-стаканчик‚ чай не стекает по подбородку. Боря наблюдает за ним с интересом‚ говорит задумчиво:
– Всевышний создавал человека для осмысленных занятий. Пахать землю. Ходить за стадом. Поднимать воду из колодца. Но человек придумал нечто‚ Всевышним непредусмотренное‚ мучается этими занятиями всю жизнь‚ стареет непотребно‚ и это ему наказанием – за вторжение в Божественную природу.
Бывший следователь возвращает стаканчик‚ вздыхает с облегчением:
– Всё говорят: теперь‚ теперь... Раньше тоже не дураки жили. Хуже делали‚ да лучше было. Вы меня понимаете?
– Я вас понимаю‚ – говорит Боря. – Но я с вами не согласен.
Из сочинения Бори Кугеля "Почеркушки на листе": "Всяким погожим утром‚ с рассветом‚ когда позволяют нерасхоженные стариковские суставы‚ выходит на лестничную площадку сникший от жизни арестант. В руках у него кружка с водой и кусок черного хлеба. Он спускается по лестнице в подвал дома‚ открывает ключом малоприметную дверцу‚ заходит внутрь. В крохотной‚ без окна‚ камере набиты по стенам деревянные нары мрачнокоричневых тонов‚ которые он сам сколотил и сам выкрасил. Яркая лампочка светит под потолком за проволочной сеткой. На полу стоит миска. В углу – ведро-параша. Он выливает воду в миску‚ кладет рядом хлеб‚ с кряхтением усаживается на нару‚ слабея от усилий‚ – последняя в жизни услада‚ неустоявшееся утешение на старости. Валяются в беспорядке на нарах – в пыли‚ духоте‚ тесноте – книги в бордовом переплете, полное собрание сочинений‚ осужденное на пожизненное заключение. Он пересчитывает их привычно‚ с задержкой‚ оглядывая тяжелым‚ влагой налитым глазом. Особенно он ненавидит том первый‚ биографию со вступлением. И том одиннадцатый – программу на будущее. И тот, проклятый, когда теория переходит в практику‚ лишь к последней книге испытывая снисхождение – строка оборвана на полуслове. Всяким погожим утром он приходит сюда‚ в эту камеру‚ приносит воду с хлебной пайкой‚ как и положено по правилам внутреннего распорядка. За сутки вода высыхает. Хлеб подбирают мыши. Мышам хватает этой порции‚ и книги они не трогают. Так‚ кое-где‚ сладкие клеевые подтеки – трудно удержаться. "Жалобы есть?" – спрашивает он. Жалоб‚ как обычно‚ нет. "Просьбы есть?" Просьб тоже нет..."
8
Мимо проходит Авива. Авива направляется на очередное торжество‚ ибо месяца не проходит: брит-мила‚ бармицва‚ свадьба – события радостные‚ для нее вечно тягостные. Мама у Авивы тоскует в кибуце. Мама желает внуков: что нужно еще на старости? Все дети вокруг выросли и завели собственных детей‚ лишь Авива запоздала‚ да Авивина подруга – изваянием на краю газона с каменным саженцем в руке‚ в том возрасте‚ когда забрала ее болезнь. Пара пальм по соседству‚ сосны раскидистые‚ груда камней‚ будто брошенных ненароком. Денег в кибуце недостает. Воду берегут. Газон по весне зарастает травой‚ которая высыхает без поливки‚ занудно шуршит на ветру в обиде на целый свет. И памятник зарастает тоже.
Читать дальше