Феликс Кандель - Не прошло и жизни

– Хорошо‚ – сказал режиссер‚ с высоты оглядывая творение. – Я доволен собой.

И плавно опустился на землю.

– Скажите‚ – спросил кругленький Кац‚ – я вам сегодня не снился?

У режиссера полезла кверху замшевая бровь:

– Эт-то еще что такое?.. Вы почему? Зачем тут?..

Косыночка травки. Полудохлый цветок. Скамейка с притулившимися стариками. Живыми – не из фанеры. Натуральными – не из тюля. Обыкновенными – не из массовки.

– Где грим? Где парики-костюмы? Вы из какого-такого театра?..

– Я здесь живу‚ – пугливо сказал Кац‚ непривычный к общему вниманию. – Вон в том подъезде.

– Не верю! Фальшь. Натяжка. Непрофессионализм. Всем верю – вам нет!

– Это мой бульвар. Пятьдесят почти лет!

– Опять не верю. Не убедили. Где правда образа? Где сценическое воплощение? Где актерская задача? Боже мой! – застонал. – Они же не в жанре! Все вокруг в жанре‚ они – нет!

Набежали ушлые мужички с масляными‚ после каши‚ рожами‚ траву потоптали сапогами‚ цветок выдрали руками‚ скамью разнесли топорами в мелкую щепу. Набежали гримеры-костюмеры‚ ловко надругались с помощью косметики‚ с гиканьем перетащили стариков на клумбу боевых воспоминаний. Буденовка на затылке‚ галифе с лампасами‚ ботинки с обмотками‚ пластилиновый шрам через щеку‚ буйный чуб из крашеной пакли‚ суровые накладные морщины поперек лба. Сидели дружно‚ глядели грозно‚ с лихой отвагой‚ и замшевый режиссер даже прослезился от умиления‚ а гений в законе хлебнул с омерзением из фляжки – чтобы не выйти из образа – густо настоенный чифирь.

– Ничего‚ – сказал буденовец Кац. – Приспособимся и к этому. Главное‚ на своем бульваре‚ и от дома близко.

А теперь подошел срок рассказать о странном явлении‚ необъяснимом с официальных материалистических позиций. Кругленький Кац – так уж распорядилась проказница-природа‚ что выкидывает порой невозможные трюки – снился то и дело милиции‚ следователям‚ фининспекторам всех мастей и рангов. Как навязчивый бред‚ как горячечное видение‚ как глумливая насмешка над бессильным служебным положением. Только идеализм‚ ложно считающий основой всего существующего сознание‚ дух‚ идею‚ а вовсе не материю‚ мог бы‚ наверно‚ справиться с этой загадкой‚ но идеалисты давно перевелись на свете‚ а те‚ что еще не перевелись‚ сами стали явлением‚ необъяснимым уже ничем. Как бы там ни было‚ но всякую ночь снилось милиции-фининспекторам нечто зыбкое‚ дрожащее‚ бесформенное и текучее‚ что пряталось в глубинах вверенного им города и занималось исподтишка недозволенным промыслом. Они просыпались по утрам‚ милиция-фининспекторы‚ с бессильно сжатыми кулаками‚ они тужились и напрягали память‚ чтобы выделить его профессию и внешность‚ и потому процент психических‚ язвенных‚ сердечно-сосудистых заболеваний среди них был значительно выше‚ чем у остального населения. А он сидел на своей табуретке‚ кругленький Кац‚ крутил педаль швейной машины "Зингер" и мог бы‚ конечно‚ обогатиться с тайного промысла‚ ибо случались порой заманчивые предложения‚ крупные‚ рисковые заказы‚ но всякий раз он советовался прежде с бабушкой Шендл‚ а она откладывала ответ до утра. Ночью ей снились те люди‚ которым в этот момент снился кругленький Кац‚ и утром она говорила ему: "Не надо". Не менее странное явление‚ также необъяснимое с официальных материалистических позиций. "Не надо‚ Ося‚ – говорила ему бабушка Шендл. – Нам хватает". Она не давала ему зарываться‚ она отводила беду от дома‚ и он промышлял заплатами и перелицовкой‚ перелицовкой и новыми заплатами‚ которые он виртуозно ставил на заплаты предыдущие. Но зато кругленький Кац все отпущенные ему ночи проспал в собственной постели‚ уложив голову на знаменитый некогда бюст‚ малыми копейками поднял детей‚ а рисковые ловкачи с треском попадались в расставленные сети и уходили в места отдаленные‚ на долгие сроки‚ где тебе уже ни детей‚ ни бюста. Он не сидел‚ маленький Кац‚ ни дня в своей жизни. Камерой ему была комната. Жизнь прошла в камере‚ где вечно пованивало керосином. Камерой был бульвар‚ по которому он ходил: взад-вперед‚ руки за спину. И земля ощутимо дрожала под его ногами‚ готовая провалиться в любой момент. Не далее‚ как на той неделе прибежал к ним внук-второклассник‚ в восторге закричал с порога: "Бабушка! Какая неожиданность! У нас в школе будет карнавал‚ и меня назначили уже узбеком". – "Конечно‚ – сказал на это кругленький Кац‚ – евреем его не назначили". – "Что ты хочешь? – сказала бабушка Шендл. – В узбеках ему будет спокойнее". И села шить узбекский халат из старой пижамы. "Спокойнее? На том свете будет спокойнее". И пешком отправился в синагогу по причине субботнего дня‚ в вечном эпицентре персонального землетрясения. Голова боится – ноги шагают – душа свое дело делает.