Амин Маалуф - Врата Леванта

Пока она рассказывала, я неустанно повторял себе: эта женщина и ее муж вполне могли бы быть родителями «Пикара», который стал моим псевдонимом, — моими поддельными, моими «липовыми» родителями! В горле у меня стоял ком, словно у зачарованного ребенка. Я по-прежнему ничего не говорил, ни в чем не признавался, но глаз больше не отводил, безбоязненно встречая взор этой матери на один день. Если бы она стала меня расспрашивать, я бы ей все рассказал. Она ничего не спросила, произнесла обычную фразу «да хранит тебя Бог!» и исчезла.

Больше она уже не показывалась. Меня обслуживал только ее муж. И у него играла на губах понимающая улыбка, хотя он ни слова мне не сказал. Но эта женщина, это ее краткое появление меня совершенно преобразили. Я перестал быть затравленным беглецом, жертвой преследований, я высоко поднялся над этими сиюминутными страхами, над всем своим существом — с каждой минутой горизонты мои ширились и раздвигались.

Я даже сумел убедить себя, что все не так уж плохо. Да, меня преследуют, но именно потому, что я свободен! Еще сегодня утром я ожидал самого худшего — пыток, унижений, смерти. А вечером оказался на свободе, за ресторанным столиком: заказал еду, наелся, напился, получил наслаждение. Более того — и это было куда важнее! — в данный момент я, осмелюсь сказать, попросту выигрывал войну! Несколько дней назад мы узнали, что Корсика освобождена; что в Италии свергли Муссолини и страна эта перешла в лагерь союзников, объявив войну нацистской Германии; что на востоке русские перешли в наступление, отвоевали Кавказ и движутся в направлении Крыма; что американцы, со своей стороны, начали раскручивать на всех фронтах свою чудовищную военную машину и на английском побережье солдаты готовятся к переправе. Во Франции общественное мнение в массе своей нас поддерживало: единственное, что еще оставалось у людей, так это сочувствие к старому маршалу, которого они еще могли иногда оправдывать, но идти за ним уже никто не хотел, и Сопротивление с каждым днем становилось все более могучим, все более решительным — о чем свидетельствовала и блестящая операция, даровавшая мне свободу.

К концу ужина, заказывая кофе, я был уже другим человеком — завоевателем, достойным своих предков, — и за моими сомкнутыми устами лилась песня. Страх миновал, тревога утихла. Над ними распускалась радость свободы…

Будь моя воля, я бы навеки остался в этом ресторане. Я ощущал себя там в полной безопасности. Нужно также добавить, что я совсем не представлял, куда мне идти, в какую дверь постучать, не подвергая опасности всю нашу ячейку. Я даже на поезд сесть не мог — без документов меня задержали бы при первой же проверке.

Вы верите в удачу? Или в Провидение? У нас есть несколько пословиц, в которых говорится, что человек умирает лишь тогда, когда кончается масло в его лампе жизни, — и прочие в таком же духе. Надо полагать, в моей лампе масла было еще достаточно. Знаете, кого я увидел, едва только вышел из ресторана? Жака! Да, это был Жак Липовые Бумаги! Наши взгляды встретились, затем мгновенно разошлись. В его взоре сверкнуло изумление, в моем — счастье. Я двинулся за ним. Идти было недалеко. На третьем этаже здания, примыкавшего к ресторану, Жак завел свою «мастерскую». Где постоянно работали восемь человек. Мне не пришлось объяснять ему, в каком положении я оказался, он это и так знал. Меня узнали, когда я выскочил из фургона, но в пылу схватки командир не успел заняться мной. Жак догадался, что далеко я не уйду.

Разумеется, мне нужны были новые бумаги, новое обличье, чтобы я смог вновь путешествовать. Но внезапно спасителю моему пришла в голову другая мысль — взять меня к себе. Ему давали слишком много работы, и он не справлялся. Начинал он один. Теперь у него было восемь помощников всех возрастов. Дополнительному работнику все будут только рады. «При условии, что у тебя не медицинский почерк». Он дал мне на пробу чистый бланк. Я заполнил его с большим старанием. Видимо, у меня обнаружились изумительные способности к подделке документов. «Увы, твои безупречные нравственные устои не позволят тебе их использовать в мирные времена. Нет в мире совершенства». Это слова Жака. Он многому меня научил, но мне хотелось бы научиться у него всему — в том числе и его умению угрюмо шутить.

Я всегда буду с волнением вспоминать мастерскую по изготовлению липовых бумаг. Это было нечто вроде безмолвного муравейника, который сыграл неоценимую роль в Сопротивлении. Ведь нам нужно было не только изготовлять фальшивые документы, но и создать целую параллельную вселенную — придумать ее и сделать достоверной для всемогущих врагов. Без дотошной придирчивости Жака и его подручных не удалось бы организовать ни одну акцию, да и само существование подпольной организации было бы немыслимым. Тем не менее имена этих людей остались безвестными. Как объяснить, почему они полностью отдавались столь неблагодарному делу, в котором ежесекундно рисковали жизнью, не надеясь даже на малейшее материальное или моральное удовлетворение? Некоторые из них не верили даже в Бога, отказавшись тем самым от надежды на награду в будущей жизни.