Андреа Де Карло - О нас троих

— Кто именно? — изображая из себя тугодума, то есть играя свою обычную роль, я должен был действовать на него раздражающе.

— Еще не знаю, — быстро и раздраженно отвечал он. — Да кто угодно. Ну не знаю, пускай садовник. Он садовник.

— Садовник в Милане? — удивлялся я. Мне не нравился мой голос, не слишком внятный и какой-то блеклый, не такой, как у Марко.

— К черту реализм, — говорил Марко. — Нам не нужны документальность, правда жизни, законченность, степенность.

— Да, да, согласен, — говорил я.

Когда он учился во втором классе лицея, [13] В Италии лицей следует за средней школой, это аналог старших классов в России. а я в первом, мы взяли палатки и отправились в путешествие на западное побережье Италии и даже не подумали захватить с собой спальные мешки или одеяла. Первую ночь мы провели, лежа прямо на пластиковом дне палаток; в четыре утра, промерзнув до костей, вылезли наружу и принялись скакать по полю, как два кузнечика-эпилептика — не справились с первой же бытовой проблемой. Хороший пример, чтобы понять, насколько мы оба витали в облаках.

Фильм для нас, конечно, тоже был абстракцией, наш багаж ограничивался зрительским опытом и буйной фантазией; мы понятия не имели, с чего начинать. Я почти не сомневался, что все обернется точно так же, как когда мы вдруг собрались переехать в Америку, или незаконно отремонтировать заброшенный дом возле пересохшего канала, или открыть прачечную с вызовом на дом, и как только мы столкнемся с практическими вопросами, то тут же спасуем, и нас постигнет полное разочарование. Но на этот раз Марко возвращался к своей идее с невиданным прежде упорством, казалось, что фильм стал его неотъемлемой частью, его надеждой на спасение.

— Нет, не так. — Марко яростно шагал дальше. — Ему по почте приходит конверт, а внутри только ключ и клочок бумаги с адресом. Он просто идет по этому адресу, и все.

— Из чистого любопытства, — говорил я. — Не представляя, что его там ожидает. Идет — и всё.

— Так он устроен, — подхватывал Марко. — Заглатывает любую случайную приманку. Повсюду видит знаки судьбы, он фаталист.

— Вроде тебя, — подхватывал я, не слишком, впрочем, уверенно.

— Не знаю, — Марко скользил взглядом по загаженному тротуару. — Думаю, он более странный. Оторванный от мира и людей. У него внутри хаос, понимаешь?

Мы с Марко Траверси ходим и ходим по улицам Милана, говорим без умолку и возбужденно жестикулируем, не глядя по сторонам и ничего не замечая. Шаркаем по асфальту, идем сбивчивым шагом, судорожно вздыхая, и все говорим и говорим: море слов — единственное наше богатство; выхлопные газы отравляют кровь, и это только подпитывает наше болезненное воображение.

В субботу днем я лежал поперек дивана, курил гашиш бурого цвета, который приятель привез мне из Ливана, читал рассказ Стивенсона о южных морях, как вдруг зазвонил телефон; я подошел не сразу, пропустил гудков семь-восемь. Когда, наконец, я взял трубку, оказалось, что это Мизия. «Как дела?» — спросила она самым естественным и дружелюбным тоном на свете.

Я сразу узнал ее голос, но не поверил сам себе и растерялся, как никогда в жизни. Мне казалось, я уже свыкся с мыслью, что никогда больше не увижу ее, но когда вдруг снова услышал, меня как молнией ударило. «Хо-хорош-шо», — мой голос больше всего напоминал блеяние овцы; трубка выскользнула из руки и упала на стол.

Я в ужасе схватил ее, испугавшись, что она разбилась, но услышал смех Мизии:

— Я что, помешала тебе?

— Нет-нет-нет, что ты, — я чувствовал, как путаются мысли в голове, наталкиваются друг на друга и разлетаются в разные стороны. — Я тебе звонил на прошлой неделе, но мне сказали, что ты уехала.

— Это был мой брат, — ее слова влились в меня через правое ухо волной облегчения. — Я вернулась вчера ночью.

— А мы не сможем увидеться? — Я был совершенно уверен, что она откажется, но все же это была первая мысль, которую мне удалось сформулировать.

Однако Мизия тут же сказала: «Да, конечно» так искренне и откровенно, что я ушам своим не поверил.

— Где? — спросил я; полная неготовность к такому повороту событий расплющила все мои мысли подобно пневматическому прессу.

— Где скажешь, — откликнулась Мизия, словно готова была принять и одобрить любую идею, которая только пришла бы мне в голову.

— У городского пруда, — сказал я только потому, что это было единственное место в городе, которое я внезапно представил себе.