Андреа Де Карло: О нас троих

Вот в каком я был состоянии, когда познакомился с Мизией Мистрани, она всего за несколько часов разрушила до основания то хрупкое равновесие, в котором я находился, и тут же исчезла, а я даже не заметил, как выбрался из трясины и ступил на берег, только на берегу оказалось еще сложнее, и я замер в растерянности, не зная, что делать дальше.

Я позвонил Марко: хотел поговорить с кем-то о Мизии, а он был единственный, кому я мог все это рассказать, но когда мы, наконец, встретились на полпути между нашими домами, я уже и не знал, как это сделать.

Встреча с Мизией была слишком призрачной, она слишком отличалась от всех моих соприкосновений с внешним миром; я попытался представить, какое впечатление мой рассказ может произвести на Марко, и решил, что скорее всего совсем никакое.

Зато Марко переполняли идеи и планы, накопившиеся за те двенадцать дней, что мы не виделись; он жаждал поделиться ими со мной. Еще со времен лицея мы привыкли часами гулять вместе: встречались где-нибудь и тут же начинали говорить, отмеривая километр за километром, хотя гулять по Милану — то еще удовольствие. Мы бесцельно бродили, почти не глядя по сторонам, разве что какие-нибудь лица вдруг привлекали наше внимание; мы напоминали арестантов, которые ходят круг за кругом по тюремному двору, единообразно и исступленно, и все строят планы бегства.

Пару месяцев назад Марко в голову пришла новая идея — снять фильм. Как-то вечером он позвонил мне и сказал: «Я тут кое-что придумал, нам срочно надо встретиться».

Тогда мы тоже отправились гулять по улицам, запруженным автомобилями, и Марко рассказал, как он представляет себе этот фильм. Поначалу я решил, что это одна из тех абстрактных идей, которые то и дело посещали нас обоих, очередная попытка взяться хоть за какое-то дело, и, как все подобные идеи, она забудется через несколько часов, через день, после первого же столкновения с реальностью, энтузиазм поутихнет, и сама идея наскучит. Но с фильмом все получилось иначе, Марко продолжал говорить о нем и через день, и неделю спустя, и чем больше он о нем говорил, тем реальней он становился, наполнялся звучанием, образами, внутренним ритмом, игрой света. Казалось, что Марко рассказывает об уже снятой картине, которую видит собственными глазами и описывает кадр за кадром, иногда останавливаясь и перематывая пленку назад, чтобы обратить мое внимание на какие-то детали, промелькнувшие слишком быстро и оставшиеся незамеченными. Все это звучало в высшей степени высокопарно, что было типично для него, когда он давал себе волю: он делал ударение на отдельные слова, жестикулировал, останавливался и пристально смотрел на меня лихорадочно горящими темными глазами, словно опасаясь, что его замысел вот-вот канет в лету, исказится, просто разочарует его — стоит лишь отвлечься на мгновение.

Я слушал Марко, и мне казалось, что он извлекает из, на первый взгляд, пустого чемодана один за другим предметы самой невероятной формы и окраски, а потом, спустя несколько секунд, они исчезали без следа. Я с привычным восхищением следил за полетом его фантазии и старался не отставать, добавлял от себя кое-какие штрихи. Обычно мы понимали друг друга с полуслова, в подробных объяснениях, комментариях или расшифровках не было нужды: стоило Марко озвучить какую-то идею, и мои мысли летели за ним вдогонку с головокружительной быстротой. Наши задумки получались отработанными и готовыми к употреблению, но далекими от реальности, и все устремления оборачивались неспособностью пробиться в отгородившийся от нас глухой стеной мир, который решительно отвергал все наши робкие и страстные порывы.

Уже больше двух месяцев мы с Марко при каждой встрече обсуждали фильм, и в этот раз занялись тем же; мысли о Мизии отошли на задний план, казалось, я совсем забыл о ней. Марко начал заносить все рождающиеся у него идеи в небольшую тетрадь на спирали, которая теперь была исписана его наклонным почерком: все заметки пронумерованы, соединены стрелками, помечены звездочками. Он болтал без умолку, время от времени доставал из кармана тетрадку и зачитывал мне что-нибудь, останавливаясь посреди тротуара; прохожие оглядывались на нас в недоумении.

— Большая пустая квартира, — говорил он. — Роскошная, в центре города: деревянные полы, огромные окна. Но без мебели. Он оказывается там совершенно случайно. Например, что-то приносит. Или, допустим, читает в газете объявление: требуется такой-то и такой-то, как тебе?