Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

К вечеру Мезин чуть не падает от усталости. С Леонида пот тоже льет ручьями. Но вот – последняя обезьяна.

– Все! Дмитрий Семенович, на сегодня все. Мы с вами заработали вечерок в ресторане. Здесь превосходные вина, пойдемте.

И уже по дороге, много позже:

– Вы поняли, почему я сегодня был строг? Я вам открою секрет. В Москве еще я попробовал препарат на себе. Введение его крайне болезненно. Нет, в отличие от «Ли-4» он не токсичен. Но обмороки быть могли. И чтоб избежать их, я держал обезьян в строгости. Дисциплина – превосходное лекарство от обмороков…

Мезин покачивает головой. Он ничего не отвечает, но думает: он-то в обморок падать не собирался, зачем же было рявкать весь день на него? И не может Мезин понять: как ни проверено все, как ни уточнено, в душе опасается Громов повторения лиховского провала. Вот и сейчас мелькают у Леонида мысли: Степан чуть ли не характеры у обезьян рассмотрел, он же вынужденным свинским к ним отношением нивелировал все.

Перед Мезиным пытается Леонид загладить свою вину: ведет в ресторан, хотя самому хотелось бы просчитать кое-что в этот вечер. Мезин его раздражает. Не он, медлительный, недотепистый, должен быть здесь, а Лиза, стремительная, дотошная, зубастая, противная, бесповоротно любимая, бесконечно необходимая. Больше – вот странно! – больше даже, чем была необходима Валя…

Шаровский раздобыл для Громова тридцать одну обезьяну, почти вдвое больше того, чем располагал в свое время Лихов. Узнав об этом, Леонид чуть было не допустил ошибку. Хорош бы он был сейчас, если бы допустил!

– У Якова Викторовича было шестнадцать. Совесть спортсмена подсказывает мне, что и я должен ограничиться этим числом.

Шаровский не развел даже руками, плечами не пожал даже.

– Надеюсь, шутите? Ваша супруга привила и вам привычку к нелепым остротам. Вместо того чтобы прислушиваться к совести спортсмена, прикинь-ка, что говорит вам совесть ученого и человека.

Совесть ученого и человека подсказывала: нужно брать все, что дают, и три десятка животных совсем не много. Однако каков Шаровский! Как заговорил! Впрочем, его право выправлять заскоки учеников, даже в том случае, если эти ученики обогнали учителя.

Все эти мысли были в Москве, вернулись они в измененном виде здесь, на Кавказе, на третий день эксперимента: «Что бы я делал, если бы не подкинул Иван Иванович лишних животных?!»

На третий день опыта его разбудили в пять утра. Прибежал из питомника ночной дежурный.

– Леонид Николаевич, в вашей вольере труп.

Он растолкал Мезина, и вскоре они были на месте.

Погиб Магули, самец из опытной группы. Смерть эта была тем более неприятной, что произошла она рановато, не пройден еще и второй пик, против которого, по теории, «ЕГ» должен был защищать. И либо был виноват препарат, вопреки ожиданиям оказавшийся для обезьян токсичным, либо же имела место какая-то непредвиденная случайность. Леонид гнал от себя мысли о возможности лиховской неудачи, но все же его чуть не трясло, когда приступал к патологоанатомическому вскрытию. Сознавая, что ведет себя ничуть не лучше, чем когда-то Титов, срывал злость на Мезине:

– Поторапливайтесь! Сколько можно мыть руки? Здесь инфекция уже не страшна…

Печень, пищеварительный тракт, селезенка – органы брюшной полости без каких-либо нарушений. Только бы найти причину! Если вскрытие не даст ничего, изыщутся мудрецы, которые постараются свалить эту смерть на бездейственность «ЕГ»… Хорошо хоть, что отравление как таковое анализы опровергнут. «ЕГ-1» усваивается почти мгновенно, его задача – толкнуть, взбудоражить присущие организму защитные силы, далее он не оставляет после себя никаких следов. Это одна из основ успеха, что сумел вовремя втянуть в работу толкового биохимика! И все же, если не удастся найти причину, отыщутся стервецы, готовые опорочить препарат. Титов хотя бы! Да и Краев приутих, но все еще по земле бродит.

Мезин фиксирует органы – кто знает, возможно, с ними еще придется возиться, Леонид же осторожно рассекает ребра, начинает вскрытие грудной полости.

– Есть! – Радостный возглас заставляет Мезина выпустить печень из рук. Он устремляется к столу, смотрит. Слева, расширенное и деформированное, лежит сердце. На поверхности его четкое пятнышко.

– Инфаркт! Зовите, Дмитрий Семенович, здешнего терапевта. Скажу я ему пару ласковых! Посоветую обзавестись слуховым аппаратом. Подумать только: проворонил застарелый порок сердца! Но и мы опростоволосились. Нужно было придираться! Придираться, когда получаешь животных, – это я запомню на всю жизнь!