Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

Часто и в самом деле можно было подумать, что дело обстоит так: очередь жаждущих стать красивыми в соседнем универмаге состояла из женщин, работающих в институте. Раньше Леонид посмеивался, подводя под «тряпичничество» теоретическую базу:

– Надоело в войну носить что попало, вот и сходят с ума ученые тетки. Хоть бы один-единственный образцово-показательный синий чулок остался!

Однако благодушное отношение к институтским модницам сменилось у него на отрицательное, как только заметил он, что Елизавета становится заядлейшей «тряпкоманкой».

– Жалкая отсталая личность! – говорила она ему. – Неужели не можешь понять, что в атомный век вкусы своеобразны? Не стану же я плестись в хвосте! Вот запущу себе сниженную талию, разом сядут в калошу все институтские фифы!

И она «запускала» вышеупомянутую талию.

Изменения коснулись не только нарядов, но, временно, и прически. Ушла в прошлое «примитивная» чудо-коса, так приятно змеившаяся в ложбинке между лопатками. Вместо нее на голове начал сооружаться этакий монумент под титлом «Краса и сила». Но монумент просуществовал недолго. Леонид несколько дней смотрел на это феерическое сооружение, нарочито шумно вздыхая, потом сказал:

– Быть может, колбаски на голове и впрямь красивы, не знаю, я человек отсталый… Однако косу мне всегда хотелось потрогать, здесь же я не прочь отвернуться. Не по возрасту коса, говоришь? Такая, как у тебя, – по возрасту.

Назавтра Лиза пришла с косой.

Но далеко не всегда его мнение для нее что-либо значило. Чаще бывало наоборот. Так, например, с математикой: Лиза уже не понимает и десятой доли того, о чем говорят между собой Громов и Семечкин, и не потому, что к восприятию математики не способна, а просто из принципа.

– Шаровский высшей математики не знает – и хоть бы что! Вот-вот станет членом-корреспондентом. На кой же шут нужна она мне? Сам говоришь: я при тебе то же, что Шаровский при Лихове.

Леонида эта позиция воинствующего невежества бесит. Чувствует он: еще немного – и не сможет Елизавета в науке идти с ним в ногу.

– В ногу? В ногу с тобой я никогда и не шла: кое в чем всегда впереди, а кое в чем сзади. Что же может изменить математика?

Однако все расхождения – частности. В основном они все больше сближаются. И не только в науке.

Вечером Громову позвонили и сообщили, что одну из его родственниц увезли в родильный дом.

Назавтра он сказал Елизавете:

– Не поможешь в обеденный перерыв купить что-нибудь, что нужно для новорожденных? Моя двоюродная сестра собирается пополнить человечество.

– Ой, Леня!.. – простонала в ответ Лиза и в этот день даже забыла повести Громова в столовую.

В магазине продавщица у нее спросила:

– Кого ждете, мамаша? Мальчика или девочку?

Елизавета смутилась, но Леонид принял игру:

– Тащите побольше! Мы ждем парочку.

И вот перед ними горка вещичек: пеленки, распашонки, слюнявчики.

– Заверните, – сказал Леонид, увидев, что Лиза отложила несколько штук, но она отрицательно закачала головой:

– О боги! В мире нет больших ишаков, чем начинающие отцы!..

После этого долго длилось священнодействие: не было складочки или шовчика, которых не прощупали бы Лизины пальцы, каждую вещичку она вертела со всех сторон, то подносила к самым глазам, то отдаляла, то откладывала в сторону, то снова брала. Постепенно горка на прилавке таяла, пока не осталось только четыре маленьких смешных штучки, с виду таких же, как все остальные, на самом же деле – можно ли сомневаться? – самых лучших из всех. На это ушло много времени, но Леонид, к удивлению своему, не возмущался, хотя не далее как вчера сердился и фыркал по поводу того, что Лиза целых пять минут примеряла шляпки.

Когда со свертком в руках они проходили по институтскому вестибюлю, их провожали голоса высокоученых сплетниц:

– Слыхали? Лаборатория Шаровского ждет юного мичуринца!

– Не может быть?! Бедный Иван Иванович! У него обязательно будет инфаркт! Подумать только: сотрудница выбывает из строя на полгода!

Услышав это, они улыбнулись друг другу: ох уж эти институтские кумушки! Выследили, подсмотрели в магазине!

Громов и Котова работают в библиотеке. Переговариваются:

– Данные интересные, но публиковать их боюсь. Дозиметрию проводил Вьюшков, и опасаюсь, что он напутал.

– Вырази ему в статье благодарность – и дело с концом!

– За что? За путаницу?

– Ну до чего ж ты наивен, не перестаю удивляться! Благодарность не всегда выражают за что-то. Благодарность – удобнейшая вещь. Ты не уверен в дозах? Прекрасно! Ты пишешь: «Выражаю свою искреннюю признательность кандидату наук Вьюшкову, взявшему на себя труд по проведению дозиметрии». Прилично и действенно. Если потом выяснится, что дозы перевраны, ты ответственности не несешь. Всем и каждому ясно, что наврал Вьюшков, а ты – жертва. Дошло?