Юрий Красавин - Озеро

— Ну, роди шестерых, — посоветовала Маня, усмехнувшись: она легко переходила из одного состояния в другое.

Семён пожал плечами.

— Я у судьбы в резерве, — напомнил он. — Позовет — пойду.

— Ну, извини, Семён Степаныч, — актёр задвигался на стуле, словно стряхивая с себя наваждение, — я не думал, что ты такой серьезный мужик. Извини.

— Ну, кто же затевает такие разговоры за едой! — возмутилась стряпуха. — Сём, поимей ты совесть. Разве за этим в гости людей приглашают? Зря, что ли, я старалась?

И с нею согласились все: нет, в гости ходят не за тем. Просто безобразие — вести за столом такой разговор. Поэтому, минуту спустя, Роман уже похваливал кулинарные способности хозяйки, только иногда этак пытливо взглядывал на хозяина.

Его подруга вдруг тронула Маню за локоть:

— У вас будет ребенок. Вы знаете, да?

Семён замер с блином в руке. Маня застыла с испуганным лицом: что она говорит? как это понимать?

— Да, да, мальчик, — сказала гостья. — Ему уже восемь недель. Родится начале января.

Маня, стоявшая у стола, села на лавку и бессильно положила руки на колени — так была ошеломлена.

— Она не хочет ребёнка? — тихонько и очень заботливо спросила женщина у Семёна..

— Да вы что! — смутился тот, едва владея собой от душевного смятения. — Она рада я не знаю как. Только ещё не верится ей.

— Неужели? — спросила Маня у гостьи. — Вы точно знаете? Не ошибаетесь?

— О, да! Тут я не ошибусь.

— Но… откуда вы взяли? Почему так решили?

— У вас хрусталик глаза с таким ободочком.

Она помахала своей тонкой рукой с тонкими, будто просвечивающими пальцами, но это ничего не прояснило насчёт глазного хрусталика.

— Я вас поздравляю, — сказал актёр хозяину. — И вас тоже, — спохватившись, поклонился Мане.

А та заплакала и засмеялась одновременно.

— Ребёночка так хочется мне! — выговорила она, хлюпая носом и вытирая его передником. — Не баловства ради… с Семёном Степанычем.

— Ну, ладно, ладно, — панически сказал Семён.

Маня ушла на кухню, выглянула оттуда:

— Неужели мальчик?

— Да, — кивнула гостья. — Глазки голубые, волосики русые.

— Ну, уж это-то откуда известно? — даже слегка возмутился Семён.

Мол, угадать насчет беременности — еще туда-сюда, а вот глазки, волосики.

— Как это откуда! — тоже слегка возмутилась знающая все наперед лягушка-царевна. — Разве не о таком вы речь вели?

— Когда?

— Ну, мысленно, конечно. Помните, мыли травной мочалкой мальчика Володьку и рассказывали ему про золотую рыбку, чтоб он не плакал… и при этом в мыслях-то: ах, если бы у меня был такой сынок! Чтоб непременно русоволосый, голубоглазый, с выгнутой спинкой.

У Семёна дух занялся! Он в растерянности даже сбился на свойский тон:

— Слушай, так это была ты?!

— Я.

Семён поглядел на Маню, та ничего не понимала; посмотрел на актёра, тот мирно уплетал овсяные блины. Только осведомился:

— Ого! Вы уже на «ты». Ничего себе! Где бы достать пару пистолетов?

На него не обратили внимания.

— А зачем ты приплывала?

— Низачем. Просто так. Смотрю: мужчина моет травной мочалкой мальчика… очень интересно!

Она отвечала, и вид у нее был без всякого лукавства! Словно он ее спрашивал о будничном, она буднично и отвечала.

«Да чепуха все это! Не могла она…»

Взгляд Семёна упирался в привычные предметы — вот телевизор, вот плащ на вешалке, вот щелястые половицы пола — а что же происходит? За его столом сидит женщина, которая…

— А о чем мы еще говорили с Володькой? Ну?

— Когда я отплыла, вы заспорили. Ты, Семён Степаныч говорил, что видел рыбку, а мальчик ясно видел лягушку. И ты не знал, чему верить.

Голова кругом. Того гляди, свихнешься.

Маня опять вышла из кухни, всплеснула руками и опять то ли засмеялась, то ли заплакала:

— Ой, а мне все не верится.

И Семён от полноты прихлынувшего чувства смахнул слезу: ведь и надежду потерял давно, что будет у него… сын. Неужели будет?

— Вот так, Иван, — сказал он. — Если бы знать… в сельском магазине изъяли, понимаешь, из торговли… так я б в город не поленился съездить ради такого случая. Случай, может, один на всю жизнь, грех не отметить.

Актёр толкнул его под столом коленкой, показал глазами: на поясе под пиджаком висела алюминиевая фляжка. Он зашептал хозяину на ухо, но довольно громко:

— Там у меня еще фронтовой запас, но она озорует! — он кивнул на улыбающуюся подругу. — Я несколько раз пытался налить — оказывался всякий раз или чай, или кофе. Но нам же с тобой не это надо?