Андрей Портнов - Автово

Так доковыляли мы с Рудиком до Летнего сада. Я увековечил себя там на фотоплёнку, после чего мы пошли на работу. Только сейчас до меня стал доходить весь ужас того положения, что в таком виде я должен зайти в храм искусства.

— Дима, — решил высказаться по этому поводу я, — да как же я туда такой пойду? Что скажет Прасковья?

— По общаге и по городу ходить не боялся, а в филармонию боится! — съязвил Рудик. — И какая тебе разница, что скажет Прасковья? Она же слепая! А если увидит чего-нибудь подозрительное, то подумает, что у неё видения!

— А признайся честно, ехидна, — набросился я на Рудика, — тебе всё это приносит неимоверное удовольствие. И в филармонию ты меня зазываешь только ради того, чтобы понаблюдать за реакцией посетителей. Ведь так?

— Ну… — замялся Рудик, — отрицать не буду.

— Пошли уж, — решился я, — посмеюсь и я напоследок.

Стараясь быть незамеченным и поворачиваясь ко всем задом, я пробрался к своему гардеробу. И вот, собравшись с духом, я был готов обслуживать первых посетителей. А вот, кстати, и они…

Первые посетители бодрым шагом направились к нашему гардеробу, но почему-то резко свернули в сторону. Вторые поступили аналогично, впрочем, как и третьи. Ну, прямо все как будто сговорились.

А вот одна храбрая старушечка направляется прямо ко мне в пасть, спокойненько разделась, взяла номерок и ушла.

— Смелая бабка! — констатировал Рудик.

Издали наблюдавший за бабкой народ всё же решился подойти к нам поближе и сдать свою одежду, хотя большинство всё же выстроились к Рудику, такому милому и невинному. Вообще, должно быть мы представляли с ним довольно контрастное зрелище: Агнец Божий рядом с каким-то чудовищем.

Вошедшая группа иностранцев, наоборот, с весёлыми улюлюканиями ринулась именно ко мне. Некоторые принимали меня за «своего», делали руками какие-то странные знаки, а я, не зная, что им отвечать, только дико улыбался.

— Оу! Какьие интэрэсные инстрюмэнты! — тыча пальцем мне в кольца, произнёс один жизнерадостный иностранец, и, не взирая на стоящую за ним очередь, принялся со мной болтать.

— Как ви это сдъелали? — не унимался он. — Вам било очьень больно?

— И здесь начинается та же история, — подумал я.

Пришлось уже в который раз мне объяснять этому жизнерадостному, что эти «инстрюмэнты» мне вставил такой же нерусский как и он, и что мне не было больно, а очень даже приятно (это я для разнообразия приукрасил уже опостылевший мне рассказ).

Иностранец был дико доволен, пощупал мои кольца и с явной неохотой отошёл от гардероба.

И тут раздался дикий возмутительный крик:

— Э, парень, ты чё, совсем больной что ли?

Крик явно предназначался мне. Передо мной стоял один из гардеробщиков, который работал здесь уже несколько лет и считался в филармонии своим. Случайно проходя мимо, он явно был шокирован моим видом. По всему было видно, что мальчик хоть и строил из себя крутого, но такого, да ещё в филармонии он отродясь не видел.

— Ты где находишься? — снова заорал он на меня. — Ты в филармонии! Сюда приходят приличны е люди, а тут ты со своими кольцами! Хочешь быстро отсюда вылететь? Сейчас организую! А ну-ка, быстро их снял, а не то я сам их у тебя вырву!

Меня распёрло от негодования. Этот козёл ещё хотел было повозмущаться, но его вытеснили посетители, и он, поворчав ещё немного, скрылся за поворотом.

Наконец, концерт начался, все разошлись, а я в спокойной уже обстановке попытался разобраться со своими личными чувствами.

Всё-таки, случилось то, что я и ожидал. Ведь если быть честным перед самим собой, то ведь я отлично понимал, что, идя в филармонию в таком виде, я сильно перегибал палку. В конце-концов, это же не забегаловка какая-нибудь, здесь надо поддерживать марку заведения, его лицо. А тут я со своим… Даже самому невинному безумию есть свой предел, но в глубине души я надеялся, что окружающие воспримут моё чудачество пусть с улыбкой, но с пониманием. И мне, правда, жаль, что некоторые почувствовали в этом какой-то вызов.

Сегодняшний день (а точнее вечер) решил для меня ещё одну проблему. До этого дня я мучился: уйти мне с работы или остаться. Слишком уж мало платили, а удерживали только чаевые. За месяц я заработал чаевыми столько же, сколько получил в кассе в качестве зарплаты. Просто жалко было тратить своё личное время за столь ничтожную сумму. Но сегодняшний инцидент дал мне понять, что отныне в филармонии мне делать нечего. И хорошо, что меня увидел только какой-то гардеробщик, а что было бы, если бы меня узрели в таком виде кто-нибудь из администрации или сама Прасковья, которая непреклонно заботится о репутации филармонии.